Галина Гончарова - Дорога домой

Девушка кое-как опустилась на траву.

— а как тут не поверишь?!

— Молча. Не смотри в ту сторону. Подумай о простом — будь они чертями, они бы хоть спортивные костюмы поменяли на что-то приличное. А они?

Действительно, черти в спортивных костюмах смотрелись экзотично. Но не для разума наркомана, которому Тёрн еще послал такую эманацию страха, что взводу солдат хватило бы описаться. А Лерг еще и корректировал восприятие. Поверьте на слово, наркоша сейчас видел вовсе не элваров, а нечто намного более экзотичное. Как бы не всадников Апокалипсиса.

— Д-действительно.

— И еще. Тебя не спрашивали про душу. Тебя спрашивали про добровольность лечения. Чуешь разницу?

Таня успокоилась. И посмотрела мне в глаза.

— Ему точно ничего не будет?

— Сложный вопрос. Но ты же хочешь, чтобы его вылечили?

— Да!

— Тогда молчи и терпи. Клизма — и то дело болезненное.

Таня согласилась с этим утверждением. И опять отвернулась в ночь. А за нашими спинами ребята продолжили обработку. Тёрн транслировал мне внушаемое — и я почти видела, как это выглядит и звучит.

***

Керрон нависает над наркоманом, расправив крылья в боевой форме…

— Значит так, урод. Татьяна — знаешь, о ком я говорю?

— Знаю…

— Она продала душу, чтобы дать тебе здоровье и шанс на новую жизнь. Но это все с оговоркой. Если примешь добровольно — сделаю. Нет — подохнешь. Ты согласен лечиться?

— С-согласен…

И в дело вступает Лерг.

— Отвечай мне, если сейчас тебе вернут здоровье — ты опять станешь принимать наркотики?!

Ответом ему был трехэтажный матерный загиб.

— Значит, не станешь. Ты добровольно хочешь от них отказаться? Ты никогда больше не испытаешь подобного удовольствия. Вообще никогда. Ни от алкоголя, ни от наркотиков.

Матерное указание места следования наркотикам и алкоголю было лучшим ответом. Я ухмыльнулась. Так-то!

— Солжешь — узнаю. Умрешь при лечении. Понял? И прекращай материться. А то наш песик тебе язык оторвет! Будешь здоровым, но немым. Усек?

— Всосал…

— Цербер!

— Молчу!

— Так-то…

И правильно. А то Эвин давно порыкивал при матерных пассажах. Не кусался только из врожденной брезгливости. Кому ж охота это в рот брать?

— Тогда приступим. Спи.

Дальше все было достаточно просто. Но требовало затрат силы. Так что Лерг пользовался накопителем.

Минут через двадцать все было закончено. Таня так и сидела, отвернувшись. Она обхватила колени, уткнулась в них лицом, плечи ее дрожали. Я ее не утешала. Пусть лишний раз подумает. Да, мы вылечим этого типа. Но не факт, что он оценит ее самопожертвование. А если нет — зачем он ей такой нужен? Но пусть принимает решение сама. Любовь зла. Чем козлы и пользуются.

— Повернитесь-ка, девушки.

— Лють, совесть поимей? Какие мы тебе девушки?

— Бабы, кругом, шагом марш! — тут же исправился друг. Пришлось-таки развернуться — и попробовать его пнуть. Эх, быстрее бы восстановиться. Искрой бы точно достала.

Вгляделась в ауру наркомана.

Здоров. Аура еще плохая, драная, с пятнами, разлохмаченная, но — цвета здоровые. Так что все в его руках. Возьмется за ум — выправится. Не возьмется — все на свете потеряет.

— Ёлка, не вертись под ногами. Дай-ка сюда девушку. Ага, вид очаровательный. Попробуем приукрасить.

— Не надо. Если она нам душу продала, то выглядеть должна, как жертва.

— Вообще-то логично, — согласился Лютик. — Ну что — приводим в чувство?

— а я вроде спала? — удивилась Таня.

— А мы возле него два часа яйца высиживать не будем, — огрызнулся Лерг. — Ёлке скажи лай… спасибо за доброту. Если б она не попросила, я бы и связываться с вами не стал. Глупее вытаскивания самоубийц, только объяснение в любви психически больным.

— Любовь же не выбирает…

— Зато ему дай возможность выбрать. Наш план таков…

Я быстро пояснила Тане, в чем дело. И та неожиданно согласилась с нами. Если он даже такого поступка не оценит — ну и черт с ним! Пусть живет, как захочет!

И Лерг положил обе ладони на виски 'зайчика'.

Павлуша (он же зайчик) дернулся на траве и застонал. Таня бросилась к нему, но Тёрн оттащил е в сторону.

— не мешайся. Ему и так будет нелегко.

Таня послушалась. А я признала, что зайчик-то симпатичный. Высокий, смазливый, блондинчик…

— А я думал, тебе брюнеты нравятся.

— Нет. Ошибся. Нравятся мне блондины. А брюнета я просто люблю, — парировала я.

— Я тебя тоже люблю. Хочешь посмотреть, что творится в его разуме?

— Еще как! Покажешь?

Мы собирались показать Павлуше сон. Яркий, многоцветный, почти реальный и с его участием…

Бывают такие сны, в которых ты живешь. И которые помнишь подолгу после пробуждения. Вот такой он и увидит. Сейчас. Уже сейчас…

Лютик положил руку на плечо друга, подпитывая энергией. Я улыбнулась. И увидела то, что транслировалось. Словно на миг я стала тем самым Павлом. Я понимала, что Тёрн сейчас просто живет в его разуме, видит все, как он, слегка корректирует и параллельно показывает все мне. Но реальность была — куда там три Дэ или даже пять Дэ.

Ему снилось, что он очнулся в домике. И рядом была Таня. И еще четверо. Собственно, это были элвары. Просто немного измененные. В боевой форме и приукрашенные для достоверности. Но это знала я. А нормальный человек, увидев рядом с собой нескольких здоровущих амбалов с клыками, крыльями, когтями и оружием — в лучшем случае подумал бы о визите вампиров. Поэтому сознание Павла сконцентрировалось на доступном.

— Таня?

Оно заговорило! Ура, ура, ура!!!

— Да. Это я.

— А…

Тёрн выступил вперед. Тускло сияла древняя корона на черных волосах. Вид у него был такой инфернальный… повстречается такое ночью — до утра штаны не отстираешь.

— Да. Именно она. Скажи спасибо девушке — и попрощайся.

— Попрощаться?

— Что, туго соображаешь? Девушка продала душу аду в обмен на твое исцеление. Сам понимаешь, мы тебе не благотворительная организация, даром не лечим. Поэтому прощайтесь — и мы ее забираем в ад.

Павел только глазами захлопал. А Таня из его сна выдала печальным тоном:

— Павлик, ты прости меня. Но когда они пришли и предложили мне…

— Они — кто?

— Ты 'Мастера и Маргариту' смотрел? Читал? Слышал?

В разуме парня появился первый и слабый проблеск мысли.

— Так это ж роман…

— Сказка ложь, да в ней намек. Мы действительно существуем. Только не каждый способен продать нам свою душу. Все себя жалеют. А она вот — решилась.