Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — властелин трех замков

В раскрытые ворота въезжали последние торговцы с телегами, нас остановили, потребовали предъявить разрешение на въезд, плату за топтание земли, а также за ввоз четырех коней с повозкой, что наносит ущерб новенькой мостовой славного города. Я скрипел зубами, привык к рыцарской щедрости, но плебейство в том и проявляется, что при всякой демократии возрастает количество взяточников, хапуг, мздоимцев и обыкновенных вымогателей.

Я заплатил, нас еще некоторое время мурыжили, стараясь придраться и заставить заплатить еще за что-нибудь, здесь ведь товарно-денежные отношения, законы рынка, но я наконец взялся за рукоять меча и попер конем на слишком уж обнаглевшего чиновника, пусть и средневекового.

Он заорал, начал звать стражу, но второй поморщился, сделал нам знак проезжать, а ему начал что-то объяснять строго и внушительно. Как мог я догадаться, нечто вроде недопустимости чрезмерного выжимания, а то ведь и до военного переворота недолго. У кого меч в ножнах, тот может и вытащить…

Я сразу же направил наш караван к постоялому двору, велел расседлать коней, леди Женевьеву отвести в верхние покои и присматривать за нею, а сам спустился в нижний зал. За столами не столько едят, сколько пьют, я выбрал местечко у стены, чтобы видеть весь зал, заказал обильный ужин на пятерых.

— Это единственный постоялый двор? — спросил у хозяина.

— Через две улицы еще один, — ответил он с чувством полнейшего превосходства. — Но там намного беднее, проще, вовсе нет отделения для благородных.

— Отлично, — сказал я. — Распорядись, чтобы на стол подали, что я заказал. Мое пусть не жрут, скоро вернусь.

Хозяин этого двора гордился им не зря: через две улицы я увидел приземистый одноэтажный дом, кладка старая, крыша покосилась, двор невелик, кроме кузницы, там ничего и нет, даже хлеб пекут неизвестно где. У коновязи двое коней смирно жуют овес, простые коняги, а когда я поднялся на крыльцо и вошел в помещение, откуда пахнуло кислыми щами.

Пес поглядывал на меня неодобрительно, на предыдущем дворе пахло вкуснее. Выбрав стол в таком же стратегически важном месте, чтобы видеть всех и вся, я заказал себе вина, к которому не притронулся, осматривал зал, а пес залез под стол и стал ждать падающих кусков мяса, а еще лучше — мозговых косточек. За соседним столом гудят, как шмели, чем-то встревоженные скотоводы, крепкие плечистые ребята, но абсолютно непригодные к приключениям, дальше трое странных типов, одеты неплохо, под плащами угадываются ножи и короткие мечи.

И лишь в противоположном от меня углу сидит угрюмый плечистый солдат, может быть, и не солдат, но мне показался именно бывалым солдатом: жилистый, с коротко обрезанными волосами, грубое обветренное лицо, широкая грудь с выпуклыми мышцами и длинные руки. Он невесело смотрел в кружку с элем, взгляд мрачный, немного тоскующий. Пышные усы печально повисли, я подозвал пробегающего парнишку, дал монетку и велел отнести на стол к усачу кувшин вина.

— Какого, ваша милость?.. Есть фальское, ринское…

Я покачал головой.

— Простого. Не стоит баловать рядового.

Я попробовал отхлебнуть вина, едва не выплюнул обратно, походит на испорченный уксус. Когда усачу поставили вино, он что-то спросил, парнишка указал в мою сторону. Усач бросил быстрый взгляд, рука его сграбастала кувшин и кружку.

Усач приблизился, во взгляде подозрение. Я молча указал на свободное место напротив. Он сел, взгляд мгновенно охватил и мой кувшин с дорогим вином, и по-царски зажаренного гуся.

— Чем обязан? — спросил он хрипловатым голосом, глаза у него оказались светлые, холодноватые, но лицо мне понравилось: суровое и добротное, если можно так сказать, умело слепленное, не пожалели материала на кости, на скулы, на мощные надбровные дуги. Квадратная челюсть, глубокие складки, но мелких морщин нет, да и откуда им взяться на такой выдубленной коже.

— Мне нужен крепкий солдат, — объяснил я. — Так уж получилось, что мне навязали в спутницы одну молодую особу женского пола. Я пообещал доставить ее в целости в земли герцога Нурменга.

Он буркнул:

— Это близко.

— Да, — согласился я, — однако и девица не горит желанием туда попасть, и нашлись люди, что хотели бы девицу умыкнуть…

Он хмыкнул:

— И что же?

— Мне нужен человек, — объяснил я, — кто сменял бы меня на страже, когда заночуем у костра. Со мной едет еще один, но я ему не доверяю. А третий так вовсе не человек, а монах.

Он подумал, сказал медленно:

— Если будем только вдвоем, то это десять серебряных монет…

Он замолчал, в глазах сомнение, готов торговаться, сбросить, но я лишь кивнул.

— Хорошо. Ты прав, двое — маловато. Можешь подыскать еще одного по своему выбору. За ту же цену.

Он впервые улыбнулся.

— Сторгую за пять. Нагрузка все-таки поменьше… Меня зовут Альдер.

Я выложил на стол пятнадцать серебряных монет.

— Конь у тебя есть?

— Нет, но оружие в порядке.

— Что?

— Меч, топор, два ножа, еще кираса и железная шапка.

Я бросил на стол золотой.

— Купи коня. Не скупись, подбери хорошего.

Он кивнул с самым серьезным видом.

— Не сомневайтесь. Когда от коня порой зависит жизнь… А что, девицу хотят умыкнуть очень серьезно?

— Очень, — согласился я. — Идиоты. Я бы ее сам отдал, да еще приплатил бы, но… пообещал довезти, куда денешься.

Он задумался, я уж решил, что хочет отказаться или повысить цену, но он лишь поинтересовался:

— Тогда и для второго коня?

— Да. Но предупреди, что дело вообще-то опасное. Он смотрел на меня прищурившись.

— Но вы-то взялись?

Я поморщился, развел руками.

— Дело в том, что я — рыцарь…

Он понимающе покивал, мол, это то же самое, что написать на груди «Дурак» крупными буквами и расхаживать по улицам, а то и добавить: «Люди! Плюйте на меня».

— Рыцарь — это хорошо… наверное. Но как случилось, что вы… по-простому? Или доспехи пришлось отдать? Слыхан я, что у вас, благородных, такой обычай: отдавать доспехи и коня победителю.

Я ухмыльнулся.

— Просто не хочу драться с каждым болваном, возомнившим, что его дама сердца — самая дамистая. Доспехи у меня в мешке, а меч стараюсь не вынимать из ножен… лезвие уж очень заметное.

Он снова слушал внимательно, смотрел, оценивал, а улыбнулся уже почти дружелюбно.

— Если так, то вы не дурак, ваша милость. Хоть и рыцарь. Драться за дело — достойно, а по пустякам, как рыцари, — последняя дурь. Когда война — бьемся, так надо, а когда ее нет… разве ж за баб стоит?

Я объяснил, куда утром явиться, он допил и ушел, сразу повеселевший, с прямой спиной, настоящий ветеран, что хоть и спустил с себя все, но оружие при нем, что выручило снова. Уже не в бою.