Святая сестра (СИ) - Лоуренс Марк

— Рули! — Нона покачала головой. — Значит, решено. У нас есть книга Сестры Сковородка, которую нужно вернуть в хранилище. Джула сделала ордер, и, вместе с печатью настоятельницы...

— Которую тебе нужно вернуть так, чтобы Колесо этого не заметила.

— Маркус готов помочь убедить любого чиновника или стражника, усомнившегося в нас. И мне сейчас нужны только магические капли Яблока, чтобы, если будет расследование, охранники не могли сказать: «Ну, я мало что помню о них, но у одной девушки были совершенно черные глаза...»

— Эти капли не магия.

— Все магия, Рули. Если бы ты видела нить-плетения, ты бы это знала. Все магия, или ничего. — Нона соскользнула с кровати, скользнула под протянутые руки подруги и встала между ними, улыбаясь. — Я в порядке. И я должна сделать это, пока все думают, что я еще в постели.

Рули раздраженно отступила назад:

— Как ты вообще туда попадешь? И на главных воротах, и на дверях склада теперь замки с сигилами.

— Найду способ. — Нона подошла к окну. — Подумай, не можешь ли ты положить в кровать несколько комков в виде меня, на случай, если кто-нибудь заглянет проверить. — С этими словами она проскользнула в укромный садик и взобралась на любимое вишневое дерево Сестры Роза, чтобы добраться до крыши. Несмотря на свои смелые слова, Нона была потрясена тем, насколько слабыми были ее руки, когда-то способные выполнять любую реальную работу. Ее икроножная мышца горела там, где ее перерезала проволока. Она стиснула зубы и двинулась к гребню крыши, чтобы осмотреть свой путь.

Сигил-замки́ были проблемой. После смерти Гессы в подземелье и обнаружения Отравительницей кражи с ее склада, Настоятельница Стекло одобрила расходы на усиление безопасности. Нона заклеймила себя как воровку, затемнившую свои глаза самостоятельно сваренной дозой черного лекарства, но то, что за день до приема лекарства Нона спасла жизнь Чайник, означало, что единственным принятым решением стал лучший замок.

Как ни заманчиво было пересечь монастырь в стиле ной-гуин, прыгая с крыши на крышу, лучшая практика, которой учила сама Сестра Яблоко, была куда менее яркой. Нона вышла из санатория через дверь, как только представилась возможность сделать это незаметно. Под рясой она несла фонарь из санатория, теперь зажженный, хотя и на минимуме. Было уже неприятно жарко.

Она подошла к краю Скалы, опустив голову и уставившись на кусок пергамента, словно заучивая его для экзамена. Оттуда она пошла к Залу Меча и подождала, пока стайка послушниц Серого Класса пройдет внутрь, прежде чем быстро соскользнуть с края утеса. Упершись пальцами ног в выступ, она вытащила фонарь, поставила его на максимум и привязала к поясу.

Следующий колокол Брея был уже близко. Старая Сестра Трава, должно быть, уже, кряхтя, поднималась по деревянной лестнице, чтобы ударить в него. Нона добралась до окон в комнату Тени и повисла на дефект-клинках, желая, что ее руки не дрожали от усилий. Если если бы урок продолжался, то колокол вывел бы класс и дал возможность войти. Но никаких звуков не было слышно, и самый быстрый взгляд подтвердил, что комната не заполнена тень-работой или послушницами, прижатыми к стенам и упражняющимися в бдительном терпении, которое должна была проявить сама Нона.

Нона сделала шаг вперед. В последний момент она неловко спохватилась и повисла, мышцы болели, пока она не убедилась, что оконная шахта не была оставлена с перекрещивающейся проволока-работой. Расслабившись, она упала и поползла через шахту. Она встала среди знакомых скамеек и стульев, испачканных и обожженных десятками химических пятен. Сколько наказаний было вынесено несчастным виновницам этих несчастных случаев? спросила она себя. Сколько послушниц было спасено от повторения тех же ошибок в какой-то более поздний момент их жизни с последствиями куда более ужасными, чем любое из наказаний Яблока?

Нона подошла к двери в коридор. Даже сквозь толстые доски она слышала отдаленные звуки из пещеры, где Сестра Яблоко держала кровать. Официально подземная квартира предназначались для тех случаев, когда монахиня варила смеси, требующие регулярного наблюдения в течение длительного периода. Неофициально она служила для тех случаев, когда кровать в ее монашеской келье под куполом Предка была слишком узкой и слишком доступной.

Нона и Чайник научились управлять своей нитью-связью так, что в целом ни одна из них не могла чувствовать ничего другого, кроме смутного представления о направлении и близости, когда они ее проверяли. Теперь для достижения более интимных уровней связи требовалось согласие обеих сторон. Но даже при этом, так близко, с криками, доносящимися из пустых туннелей, Нона начала чувствовать отвлекающие отголоски счастливого воссоединения монахинь. Мысли о Реголе затопили ее, и, если она позволит этому влиянию продолжаться, то может оказаться, что она бежит пять миль до Истины, чтобы найти его, больная нога или нет. Нона прикусила губу, прислонившись к стене, когда очередная волна любовной страсти грозила захлестнуть ее. Еще немного, и Истина окажется слишком далеко. Она возможно, он даже не пройдет мимо кабинета Ары.

В конце концов Нона призвала транс безмятежности, чтобы оградить себя от вторжения чувств, и занялась своими делами. Пещера склада находилась ближе к покоям Сестры Яблоко. Нона поспешила туда, не опасаясь, что ее могут подслушать. Сейчас ей нужен был фонарь, но, если появится Яблоко или Чайник, свет мгновенно выдаст ее.

Несмотря на предложение Рули, Нона сомневалась, что крепкая дверь на склад поддастся кувалде, особенно быстро. У нее был тот упрямый вид, который появляется у дуба после столетия или двух выдерживания на воздухе. Кроме того, целью здесь было не просто украсть, а украсть без последующего обнаружения. Судя по историческим свидетельствам, Нона была бы главной подозреваемой в любой новой краже, поэтому она планировала не оставлять никаких признаков того, что там кто-то был.

Сигил установленный над замком, был вырезан на серебре, инкрустированном в дерево. Нона изучила нить-пейзаж. Как и все сигилы, этот был узлом, втягивающим и связывающим десятки нитей. Форма, выгравированная в видимом мире, отражала его более сложную структуру и функцию в более глубоком мире, который лежит за пределами зрения. Каждый сигил можно рассматривать как тень сложной структуры, отбрасываемую на плоскую поверхность.

— Хитро́. — Нона приложила руку к стене и сосредоточилась.

Скала начала медленно течь. Через минуту образовалась канавка, позволившая дверной защёлке сдвинуться, когда Нона открыла дверь. Замок оставался запертым.

Нона шагнула внутрь, готовая к любым новым неожиданностям, и закрыла за собой дверь. Комната осталась такой же, какой она помнила ее по предыдущей краже более пяти лет назад. Сушеные ингредиенты аккуратными пучками лежали на рядах полок. Один ряд был отдан сотне или более глиняных кувшинов, каждый из которых был набит стручками с семенами разных растений. В другом месте стояли стеклянные банки, наполненные дистиллятами, настойками и отварами, дюжина видов змеиной чешуи в кожаных мешочках, кости, крошечные и большие, целые и измельченные, минералы всех оттенков радуги, некоторые в виде порошка, некоторые в монокристаллах, значительно более длинных, чем пальцы.

Пещера была выбрана из-за отсутствия протечек на стенах; те, что появились раньше, были запечатаны смолой. Тем не менее, горшки с разлагающейся каменной солью стояли через равные промежутки, высасывая влагу из воздуха, чтобы предотвратить плесень. В этом месте стоял ароматический запах, смешанный с множеством травяных. Некоторые острые смешанные ароматы служили напоминанием о том, что, если попробовать то, что лежало на виду, ты, скорее всего, умрешь.

В шкафчиках вдоль стен, на десятках полках, выстроились аккуратными рядами горшки и кувшины. В отличие от пучков трав, которые Яблоко, по-видимому, считала невозможным неправильно идентифицировать, контейнеры были помечены, некоторые с ингредиентами, написанными на глазури, другие с идентификатором, выжженным на кожаной бирке, привязанной к горлышку кувшина. Гвоздика, зеленый перец, красный перец, сердцевины больноворта, сушеный коровий помет, соскобы заболони вяза... Еще и еще, достаточно странный порядок, и Нона могла видеть только намек на него.