Стальная бабочка (СИ) - Белицкая Марго

Когъёку внимала речи Синдбада, ей одновременно было горько и сладко. Она была счастлива, что он доверяет ей свои сокровенные мысли, но она ощущала его боль.

— Я любою Синдрию, Ко, но иногда дворец кажется мне золотой тюрьмой, — закончил Синдбад.

Когъёку еще немного подождала, а когда поняла, что он больше ничего не скажет, заговорила.

— Син, я понимаю твою тоску по странствиям. Моряка всегда тянет в море, да?

Поколебавшись, Когъёку накрыла его руку своими тонкими пальчиками и осторожно погладила. Синдбад вздрогнул, обернулся, и в его глазах Когъёку снова увидела то странное выражение, которое не могла прочесть. Нежность и что-то еще, неуловимое. Ободренная, она заговорила дальше.

— Ты был рожден королем. Приключения бы вскоре тебе наскучили, твоей мятущейся душе нужно что-то посерьезнее сражений с монстрами и охоты за сокровищами. Твоя тоска по дальним странствиям может оказаться лишь иллюзией, бессмысленным томлением души. А твоя настоящая цель — Синдрия. Приключения — поверхностные развлечения, а создание целого государства — это нечто более важное. Разве ты не чувствуешь удовлетворения и радости от того, что смог создать такую чудесную страну? Разве тебя не согревают улыбки твоих подданных? Разве не ты говорил, что они твоя семья? И главное — разве управление страной не интереснее любого приключения?

Она выдохлась и замолчала.

«Не слишком ли наивны мои слова? Все-таки я по сравнению с ним еще совсем девчонка, он старше и мудрее меня. К чему ему мои советы?»

Но в устремленном на нее взгляде Синдбада на мгновение промелькнуло удивление, а затем на смену ему пришло понимание.

— Когда ты успела стать такой мудрой, малышка Ко? — спросил он, и теперь его улыбка была привычной, чуть хитрой, ироничной.

Когъёку поняла, что краснеет и мысленно разразилась проклятиями.

— Я стала такой мудрой, потому что я не малышка, — пробухтела она. — Хватит уже меня так называть.

— О-о-о, а как же мне тебя называть? — протянул Синдбад. — Большая Ко? Сестренка? Тетенька?

Когъёку побагровела и от смущения, и от раздражения.

— Хватит меня дразнить! Хватит дурачиться! Ты… ты… идиот, растерявший всех джиннов!

Она замахнулась на Синдбада кулаком, тот рассмеялся, а затем вдруг склонился к Когъёку. И она снова почувствовала то же самое, что и во время поединка: она растворялась в его золотых глазах. От Синдбада пахло сандаловым маслом и чем-то еще. Наверное, так могло пахнуть южное солнце.

— Прости, но дразнить тебя так забавно, — шепнул он почти у самых ее губ. — Ты так мило смущаешься и злишься.

Синдбад был так близко к Когъёку, что ей казалось, он услышит грохот ее сердца.

«Все как в тот раз!»

Она успела убедить себя, что поцелуй ей лишь почудился. Возбуждение от битвы сыграло с ней злую шутку, подарив то, о чем она мечтала. Синдбад и словом не обмолвившийся о происшествии и общавшийся с ней как обычно, только подтвердил ее подозрения. Но теперь…

«Сейчас!» — приказал внутренний голос, голос Когъёку — повелительницы моря.

Изумляясь собственной смелости, она протянула руку, собираясь обнять Синдбада. Она уже почти коснулась его, когда он отстранился.

— Пора возвращаться, — заметил Синдбад. — Время отдыха закончилось, нас ждет много дел.

Плавным движением он поднялся с камня и зашагал по берегу обратно, Когъёку мгновение сидела неподвижно, а затем бросилась следом.

— Син! — окликнула она.

Синдбад обернулся.

— Не кори себя за то, что используешь нас, — твердо произнесла Когъёку и широко улыбнулась. — Служение тебе и Синдрии дало мне цель. Раньше я просто существовала, я была лишь вещью, без чувств и стремлений, я выполняла повседневные дела как механическая игрушка имперских мастеров. Но благодаря тебе я стала жить полноценной жизнью. У меня есть к чему стремиться. Я уверена, остальные думают также.

Синдбад улыбнулся в ответ.

— Спасибо, малышка Ко.

— Эй, я же просила! — закричала она, но он уже пошел дальше.

Когъёку побежала за ним, на ходу придумывая для Синдбада новые обидные прозвища.

Король и его генерал как всегда весело проводили время.

Часть 3. Единственный. Глава 1

Музыканты дули в витые раковины, били в расписные барабаны. Изящные танцовщицы кружились в хороводе, разбрасывая благоухающие цветы.

В Синдрии праздновали. Отмечали удачную охоту на морского змея. Отмечали очередной год правления любимого короля. Отмечали просто новый день. Жители чудесной южной страны любили веселиться, их радость крыльями золотой Рух поднималась над сказочным островом.

Когъёку с улыбкой наблюдала за празднующими людьми, вглядывалась в лица и нигде не видела гнева и злобы. Вот маленькие девочки в белоснежных одеждах бегают среди танцующих людей и раздают ожерелья из орхидей. Вот двое мужчин со смехом пьют на брудершафт. Вот девушки, хихикая, завязывают юноше глаза и начинают игру в жмурки.

За все семь лет, что Когъёку провела в Синдрии, эта страна не уставала поражать ее. Светом, добротой, неиссякаемой верой в лучшее…

— Эй, эй, Ко, не отвлекаемся! — окликнула бывшую куртизанку Писти. — И ты, Яму, тоже! У нас сейчас тост за любовь, девочки!

Три женщины-генерала облюбовали отдельный столик и устроили, по выражению принцессы Артемюра, «девичник». Писти обожала такие посиделки, она всегда стремилась сколотить из своих соратниц женскую компанию, чтобы ходить вместе по магазинам, сплетничать и развлекаться. Когъёку и Ямурайха отвечали на ее энтузиазм весьма вяло. Волшебница была слишком занята магическими экспериментами и не желала отвлекаться на «всякие глупости». А на характер Когъёку наложило нестираемый отпечаток детство в борделе, где каждая девочка воспринималась как враг. Когъёку была замкнутой, предпочитая проводить свободное время за тренировками в одиночестве.

Однако обе не могли устоять против настойчивых просьб Писти и ее особого оружия: «большие грустные глаза похожей на ребенка двадцатишестилетней девицы». Поэтому и Когъёку и Ямурайха каждый раз капитулировали, соглашаясь участвовать в девичнике.

— Выпьем за настоящую, верную, чистую любовь, которая побеждает все невзгоды! — объявила Писти, поднимая кубок.

Она уже порядочно захмелела, и ее потянуло на пафосные речи.

— Выпьем, — заплетающимся языком протянула Ямурайха.

Когъёку подняла свой кубок с соком гуавы. Она никогда не пила вино. В борделе куртизанкам запрещали прикасаться к алкоголю, чтобы не наделать глупостей в пьяном виде. Затем, когда на одном из синдрийских праздников Когъёку впервые попробовала вино, то обнаружила, что хозяйка Фаран запрещала выпивку не зря. После первого же кубка Когъёку набросилась на Синдбада с мечом Винеа, вопя «Ах, ты пес блудливый! Кастрирую!». Наутро Когъёку ничего не помнила, но Джафар в красках описал, как она гонялась за покорителем семи подземелий, пока не свалилась от усталости и не захрапела. Сам Синдбад вроде бы не обиделся, продолжал мило улыбаться Когъёку, однако пару дней держался от нее на расстоянии не меньше десятка шагов. С тех пор Когъёку пила только сок.

Женщины чокнулись. Ямурайха опрокинула в себя кубок и даже не поморщилась. Волшебница пила редко, но если уж пила, то по-черному.

— К шайтану ее, эту любовь, — проворчала она.

— Нет, не к шайтану, — возразила Писти и понизила голос для заговорщического шепота. — Раз уж мы заговорили об этом, то как у вас дела на любовном фронте, девочки?

Когъёку закатила глаза. Чужая личная жизнь была любимой темой для разговоров у Писти.

— Не начинай, — простонала Когъёку.

Ямурайха поддержала подругу неразборчивым бухтением и подлила себе вина.

— Почему «не начинай»?! — Писти обиженно надулась. — У меня много поклонников, но мне совестно, что мои подруги до сих пор одиноки. Я хочу вам помочь. Вот ты, Яму! — обвиняющий перст указал на волшебницу, и та от изумления икнула. — Тебе уже за тридцать, а у тебя все еще ни мужа, ни детей.