И оживут слова (СИ) - Способина Наталья "Ledi Fiona"
— …не так! — втолковывал Альгидрас смеющейся Злате. — Там крючок. Дай.
Он протянул руки к шее Златы и стал над чем-то колдовать. Мне показалось, что правой рукой он действует скованно. Все это я отметила за доли секунды, а потом Добронега громко поздоровалась. Хозяйка и ее гость обернулись, и здесь меня поджидала еще одна неожиданность: Альгидрас, тот самый Альгидрас, из которого мне вчера едва удалось выудить пару слов, улыбался. Не натянуто или вежливо, а по-настоящему. И в этот момент я поняла две вещи: он намного моложе, чем показалось мне вчера, и еще у него невероятно солнечная улыбка. Мне отчего-то стало неуютно. Словно я невзначай подсмотрела сцену, не предназначавшуюся для моих глаз. Злата, радостно всплеснув руками, перевела взгляд с Добронеги на меня и обратно. Наш приход явно стал для нее неожиданностью. Улыбка Альгидраса изменилась, превратившись из яркой в вежливую. На меня он даже не посмотрел.
— Добронега! — Злата бросилась к свекрови и крепко ее обняла, словно не она была вчера у Добронеги и говорила мне злые слова. Добронега крепко обняла невестку в ответ, а потом, отстранившись, дала ей корзинку.
— Это к столу, — с улыбкой проговорила она.
Злата с благодарностью приняла корзинку, будто там были невесть какие сокровища, и я подумала о том, что это своеобразный ритуал — из дома в дом вместе с хлебом идут добро и мир. Это ли не залог добрых отношений?
Добронега тем временем крепко обняла Альгидраса, по-матерински погладив того по спине. Он не менее искренно ответил на объятия, что-то негромко проговорив.
Меня поразила эта сцена. А после я удивилась еще больше, когда Злата, отставив корзинку на стол, вдруг обняла меня и крепко прижала к себе.
— Я рада, что ты пришла, — проговорила она, будто и правда была рада.
Я что-то пробормотала, вежливо кивнув. На миг меня посетила ужасная мысль, что Альгидрас тоже кинется ко мне обниматься, и я заранее почувствовала неловкость. Но ничего подобного не произошло. Он отступил вглубь комнаты и принялся быстро убирать со стола разложенные инструменты. Мне показалось, что выглядит он нездоровым.
— Смотри, что Олег сделал! — Злата показала мне деревянные бусы, будто хвасталась подружке. Я поняла, что именно их поправлял Альгидрас, когда мы вошли.
Вежливо подцепив пальцами бусину, я подтянула нитку поближе и застыла. Такое чувство испытываешь, когда видишь что-то непостижимо красивое. Непостижимо, потому что кажется, что человеческие руки не способны создать подобное. Бусины были величиной с горошину, и каждая из них не походила на другую. Точно снежинки, чьи узоры никогда не повторяются. Резные, словно воздушные, бусины были выполнены настолько тонко, что некоторые из них казались почти прозрачными.
— Какая красота, — непроизвольно произнесла я.
— Это Олег, — просто ответила Злата.
В этом коротком ответе прозвучали такая гордость и сопричастность, что мне снова стало неловко. Я вдруг подумала о том, что в жизни Альгидраса действительно случилось что-то страшное, а потом Радим привез его сюда: в чужой город, чужой мир. Альгидрас был вынужден говорить на неродном языке. Сколько он прожил здесь? Год? И год жизни среди этих людей не избавил его речь от мелодичности нездешних звуков. Каково ему было? Я вдруг поняла, что, возможно, не одна Всемила отнеслась к чужаку вот так — пренебрежительно и зло. А значит, тем ценнее в его жизни были те, кто отнесся к нему искренне, кто смотрел так, как Злата, словно на младшего брата: с нежностью и гордостью.
— Да, у Олега руки золотые, — с улыбкой проговорила Добронега, тоже тронув бусы.
Обладатель золотых рук смущенно потер нос и закусил губу, в одно мгновение став вдруг очень… настоящим.
— Раз уж заговорили о руках, — словно что-то вспомнив, нахмурилась Злата, — Радим сказал, что Олег руку поранил.
— Зла-а-та-а! — это возмущенное «Злата» прозвучало совсем по-мальчишески.
— Показывай, — тут же откликнулась Добронега.
Альгидрас попытался было избежать участи быть осмотренным, но, видно, женщины во все времена могли настоять на своем. Добронега отвела Альгидраса в часть комнаты, отгороженную кружевной занавеской. Мы со Златой остались вдвоем. Через занавеску смутно проступали силуэты, из-за нее слышались негромкие голоса, но все равно иллюзия уединения была почти полной. Я почувствовала неловкость и понадеялась, что Злата будет просто молчать. Понадеялась зря.
— Ты переменилась, — негромко проговорила жена Радима.
Я пожала плечами, рассматривая резную кайму. шедшую по краю стола, потому что ответить мне было нечего. Наступила тишина. Злата молча меня рассматривала, а я, стараясь не встречаться с ней взглядом, изучала комнату. Только сейчас я заметила, что то тут, то там деревянные поверхности покрывала резьба.
— Это… Олегово? — я указала на планку над дверью.
Вырезанные из дерева ветки и цветы, казалось, вот-вот свесятся, заслонив проход. Я подошла к двери и невольно привстала на цыпочки. Захотелось дотронуться, но я побоялась невзначай сломать. Такой искусной резьбы по дереву я не встречала ни разу в жизни.
— Олегово. Когда ему грустно, он всегда вырезает. А ему часто бывает… грустно.
Я обернулась, невольно задержавшись взглядом на занавеске. Там по-прежнему негромко переговаривались. Злата тоже посмотрела в ту сторону со смесью нежности и почти материнской заботы. Я почувствовала непрошеный комок в горле.
— Ты прости меня, — повинуясь внезапному порыву, сказала я, — и за Радима, и… вообще.
Злата перевела взгляд на меня. Несколько секунд пристально смотрела, а потом кивнула.
— Переменилась, — повторила она. — Не доведи Боги оказаться там… чтобы так перемениться.
Она замолчала, и мне стало неуютно. Я всегда ненавидела неловкие ситуации и не умела их них выходить.
— И ты меня прости, — наконец сказала Злата, а потом, после паузы, добавила: — И за Олега спасибо.
Я удивленно подняла брови, а она пожала плечами и вдруг улыбнулась:
— Ты к нему сегодня ни разу не прицепилась, и легче ему.
Добронега отодвинула занавеску и вернулась к столу, качая головой.
— Надо же. Пес, говорит, покусал. Его-то! И пес! Кость ты у него отнимал, что ли? — бросила она через плечо Альгидрасу.
Тот лишь молча улыбнулся, задергивая занавеску.
— Ну, что там? — тут же встревоженно спросила Злата.
Добронега не успела даже рта раскрыть.
— Все хорошо! — нетерпеливо произнес Альгидрас.
Злата отмахнулась от него и вновь повернулась к Добронеге.
— Худо там. Хорошо еще, хоть по своей науке лечить начал. Но все одно…
— Добронега, — в голосе Альгидраса прозвучало предупреждение. — Прошу, — уже спокойнее добавил он.
Добронега несколько секунд просто на него смотрела, а потом махнула рукой и отправила Злату вглубь дома за мазью, сама же вышла в сенцы кликнуть девочку. Мы с Альгидрасом остались в комнате вдвоем. Он поднял со скамьи холщовую сумку, в которую до этого сложил свои инструменты, и, привстав на цыпочки, пристроил ее на верхнюю полку стеллажа, стоявшего у двери. Я заметила, что стеллаж тоже покрыт резьбой.
Все эти манипуляции он проделал левой рукой. Я на миг закусила губу и, не давая себе времени подумать, выпалила:
— Как рука?
Он удивленно обернулся:
— Добронега же сказала.
Интересно, это такая манера — отвечать всегда не пойми что? Он со всеми так?
— А на самом деле? — стараясь сохранять спокойствие, проговорила я.
— Если Злата будет спрашивать, я во дворе, — прозвучало перед тем, как захлопнулась тяжелая дубовая дверь.
Я даже топнула ногой от досады.
***
«Отчаливали от хванского берега в полном молчании, оставляя за собой черные столбы дыма, уходившие в предзакатное небо. Хванская деревня превратилась в большой погребальный костер, отправивший к праотцам и малых, и старых. Радим долго смотрел на оставшийся позади берег и все никак не мог понять, как такое возможно? Что же это за нелюди? Ведь священная земля, та, о которой с детства слышишь.
