Элизабет Хэйдон - Судьба: Дитя Неба

Она повернулась к нему и увидела последние искорки, отразившиеся в бездонных пропастях его зрачков с вертикальным разрезом. Рапсодия поцеловала его, вызвав гром аплодисментов у всех собравшихся.

— Райл хайра, — прошептала она. «Жизнь такая, какая она есть».

— Нол хира виндракс, — с улыбкой ответил он. «И я ей за это благодарен».

И, держась за руки, они быстро спустились вниз. Их окутал звездный сумрак, и, молодые и счастливые, они побежали вперед, к своей новой жизни.

Эпилог

Меридион остановил изображение. На экране Редактора Времени застыла размытая картинка, на гладкой изогнутой стене обсерватории плясали пылинки. Он склонился над инструментальной панелью, положив подбородок на руки и задумчиво глядя на изображение своих родителей, навсегда застывших в момент своего счастья. Они замерли во Времени, когда, смеясь, бежали сквозь звездную ночь. Хотя выбор момента был совершенно случайным, получилось удачно.

Меридион встал. Ореол, сформировавшийся вокруг его фигуры, пока он работал, сидя в кресле за панелью управления, растаял и был поглощен его прозрачным телом, едва он отошел от машины. Меридион приблизился к стеклянной стене и остановился возле размытого изображения матери. Пока он перемещался, проекция колебалась, тени слегка удлинились, словно влекомые невидимым ветерком.

«Какой счастливой ты выглядишь, — подумал он, скрестив руки на груди и глядя на ее изображение. — Я рад. Даже если это означает конец для меня и новый, только что сотканный ковер Времени окажется не лучше прежнего, ты сейчас по-настоящему счастлива. Теперь получилось намного лучше, чем раньше. Я рад».

Его глаза переместились к отцу, человеку, которого он видел лишь издалека, но никогда не встречал, совершенно неузнаваемому на пике юности и здоровья.

«К этому моменту в прежней жизни ты уже полностью погрузился в безумие, разум и тело отказали тебе, — подумал Меридион, наблюдая за потоками воздуха в стеклянной сфере обсерватории, которые все еще создавали иллюзию, будто Гвидион бежит, навсегда запечатленный в мгновение ликования. — И вновь повторю, я рад за тебя».

«Как странно выходит, — размышлял он, возвращаясь к машине. — Я испытываю такие сильные чувства к людям, которых никогда не встречал».

Время тяжело стучало в его ушах. Меридион наконец набрался мужества и выглянул сквозь стеклянные панели обсерватории на мир, раскинувшийся далеко внизу. Он глубоко вдохнул, а потом медленно выдохнул.

Огонь отступил, более того, исчез с поверхности далекой Земли. Теперь только дождевые тучи собирались над сине-зелеными морями, клубились, потревоженные порывами ветра, вздымались над горными кряжами, закрывая видимость.

«Так и должно быть, — подумал он, сражаясь с печалью, затопившей его сердце, — Ни один человек не может ясно видеть весь свой мир, если он намерен в нем жить».

Он склонился над полом возле Редактора Времени и принялся аккуратно собирать обрывки хрупкой пленки, превратившейся в разноцветное конфетти. Он искал до тех пор, пока не нашел фрагмент, совсем недавно упавший на пол. Между тем новая история сменяла старую, подобно реке, выбирающей другое русло, или узору гобелена, сотканного из шелковистых нитей. Ломкие обрывки тускнели и исчезали, уходя из Времени и истории. Скоро они совсем пропадут, не оставив ничего, даже воспоминаний, поскольку в реальности теперь имелись лишь крупицы Прошлого, которого никогда не было.

Меридион поднес кусочек пленки к свету. Удовлетворенно вздохнув, он приложил его ко второй лампе Редактора и сфокусировал изображение на стене, где оставались образы его родителей.

В тусклом свете он едва различал изображение — маленькую фигурку женщины преклонного возраста в светлых одеждах Дающих Имя. Длинные волосы, белые как снег, стягивала простая черная лента. Изрезанное морщинами лицо покрывали шрамы, тело согнулось под тяжестью прожитых лет, однако в женщине чувствовалась огромная сила воли. В руках она держала большой кусок белой ткани, предназначенный для ребенка, который должен был покинуть материнское чрево. Она вся подалась вперед, точно молила о чем-то.

Таким был момент его рождения в прежней жизни.

Он избегал смотреть на другие фрагменты пленки, лежащие на панели и свернутые в спираль. На них осталось изображение тягостной агонии и ужасной смерти. И хотя Меридион не знал своей матери, он ощущал ее любовь даже в эти последние мгновения ее жизни, предшествующие страшной смерти. Он сумел изменить Время и почти наверняка ее судьбу, но сейчас не мог найти в себе мужества узнать, что случилось с ней в новой реальности.

Меридиону на глаза попалась катушка с пленкой новой истории, терпеливо дожидавшаяся своей очереди. Он медленно потянул за кончик, и катушка несколько раз повернулась вокруг оси. Меридион поднес пленку к свету. В отличие от обрывков с тускнеющим прошлым, исчезающим у него на глазах, здесь все было четким и ярким.

Он еще немного размотал катушку, стараясь отыскать самые замечательные мгновения: встречу Эмили и Гвидиона, юноши, которого она называла Сэм, на зеленом летнем лугу; выход Троих из Корня в новый мир — при других обстоятельствах они бы никогда его не увидели; момент, когда Акмед стал королем фирболгов, взяв их судьбу в свои руки. Воссоединение его родителей, победа над демоном, восстановление нового мира.

«Да, — подумал он, проводя кончиком пальца по гладкой пленке, — оно того стоило».

А как насчет Прошлого? Следовало с благоговением относиться к его утрате. Не оставалось ни малейших сомнений, что ход событий в прежней линии Времени вел к поражению и катастрофе. Однако и в ней были мгновения славы, героизма, и там встречались мудрость и любовь. Он вновь посмотрел на изображение Акмеда, наблюдающего за венчанием его родителей, и насмешливо улыбнулся. Да, любовь, несомненно, присутствовала.

Вдруг он ощутил непреодолимое желание сохранить неправленное минувшее, и, не успев осмыслить свои действия, собрал все обрывки пленки с изображением прежней жизни, той истории, переписанного Прошлого. Он сложил тускнеющие кусочки на стеклянную панель рядом с половинкой, остававшейся в Редакторе Времени, и выхватил из вращающегося в воздухе цилиндра флакон с фиксирующим раствором. Меридион лихорадочно облил обрывки мерцающей жидкостью, чтобы сохранить их. Затем зажал между стеклянной панелью и плоской рамкой.

Открыв дверцу Редактора Времени, он вытащил созданный диапозитив и осторожно задвинул рамку на место. Он делал быстрые частые вздохи, стараясь успокоиться.

На Меридиона обрушилось ощущение благоговейного ужаса, смешанного с облегчением. Он не имел ни малейшего представления о том, какие еще фрагменты переписанного Прошлого сумел сберечь. Возможно, его поступок будет иметь ужасные последствия, а может, замечательные, но ему еще никогда не приходилось испытывать такого непреодолимого желания. Поскольку теперь он не знал своего будущего, он решил, что имеет право довериться своему порыву.