Вениамин Шехтман - Инклюз

Тут же с ним произошла некоторая перемена. Взгляд его застыл, тело успокоилось. Приняв это за знак того, что он отыскал незримую сушу, я, проследив направление его взгляда, принялся табанить левым веслом, с тем, чтобы взять курс на видимый только монаху остров.

Во время выполнения маневра я был несколько излишне энергичен, отчего произошел забавный казус. Брат Ожье пошатнулся, когда лодка развернулась, и, не сделав ни малейшей попытки удержаться, плашмя выпал за борт. Проявивший незаурядную скорость реакции, Зулеб успел прыгнуть к нему и поймать за пояс рясы. Но схватил он монаха поздновато, и в результате кармелит головой и плечами оказался в воде, тогда как нижняя часть его туловища удерживалась Зулебом над поверхностью озера. Со сторонней точки зрения, все это могло выглядеть, как попытка утопления монаха бородатым злодеем, а с моей же представлялось таким потешным, что я бросил весла и расхохотался.

Все то время, что потребовалось Зулебу, чтобы втащить пришедшего в себя и запаниковавшего кармелита в лодку, я провел, не принимая ни малейшего участия в спасении брата Ожье, а лишь хохоча, как ополоумевший.

Мокрый и испуганный монах поведал нам, каково ему пришлось, когда он ощутил, что вместо воздуха в легкие ему устремляется озерная вода, и мою веселость, как рукой сняло. Хорошо еще, что выверить курс я успел, и теперь, по словам кармелита, мне оставалось только грести пока лодка не уткнется в землю, которой мы с Зклебом не увидим, но толчок и скрежет киля по дну несомненно ощутим.

Несколько минут гребли, и предсказанное монахом произошло на самом деле. До сей поры, во мне не было абсолютной уверенности, что история о невидимом острове сколько-нибудь реальна. Судя по изумленному лицу Зулеба, такие же сомнения одолевали ранее и его. Но теперь, когда неверие наше было рассеяно, мы с ним вышли из лодки и собрались втащить ее на берег. Странное же это ощущение: чувствовать ногами каменистый склон, а видеть лишь водную гладь! Остановил нас предостерегающий крик брата Ожье:

— Ни в коем случае! Я не могу ступить на этот остров, и трудно представить, что произойдет, если вы попытаетесь поместить туда силой, вытаскивая вместе с лодкой.

— Ну, так прыгай за борт и плавай кругами, — пробормотал Зулеб.

Я же, как не вовлеченный в их антагонизм, не разделял его цинизма и предложил монаху лечь в дрейф возле берега, только следить, чтобы лодка не удалялась от берега. Ведь для этого уметь грести необязательно, он наверняка справится.

Не оценивший моей заботы монах с сарказмом ответил:

— А вы, надо думать, прекрасно представляете, куда идти и что делать?

— Нет, — терпеливо сказал я, — понятия не имею. Однако думаю, что раз вам путь заказан, мне придется разобраться самому.

— Ни в чем вы не разберетесь, — довольно грубо заявил Кармелит. — Постойте оба и послушайте.

Зулеб со вздохом опустился на невидимый берег и подпер щеку кулаком, изготовившись слушать. Я же остался стоять, надеясь, что инструкции будут не слишком пространными.

— Выслушайте историю истинную и значимую, — начал брат Ожье с некоторой заунывностью и я, поняв, что надеждам сбыться не суждено, уселся рядом с Зулебом, в точности повторив его вздох.

— В лето господне 1156-е святой Бертольд Калабрийский, основатель и учредитель ордена нашего, стал счастливцем, которому было явлено второе за его жизнь чудо господне. Про первое — явление Господа над осажденной Антиохией — ведомо всем. Второе же, не менее дивное — тайна, хранимая капитулом ордена и теми из прочих, кого сочтут достойным.

Что это за чудо, спросите вы? Ответствую, не дожидаясь вопроса. Когда святой Бертольд помогал рыбакам здесь на Тивериадском озере, и так утомился, что заснул прямо в лодке, несомый ветром и баюкаемый зыбью, к нему явилась пресвятая Богородица. Поддержав его в решимости основать орден на святой горе Кармель, она даровала ему знание о чудном острове, хранящем святыню, которую она сама туда возложила при посредстве ангелов господних.

Видя путь к острову, словно бы прочерченный перед глазами его раскаленным до красна стилом, святой Бертольд направил свой челн к невидимым берегам. Лишь ему одному открылся остров и позволил ступить на него. Ни до, ни после никто, кроме ангелов господних, не свершал такого, чтобы и видеть остров Богородицы и ощущать его во плоти.

Выйдя на остров, святой Бертольд обратился к Пресветлой Деве с молитвой. Окончив же ее, сбросил на землю плащ и взошел на ствол акации, что растет в самом высоком месте острова. И,когда ведомый верой, сделал он шаг выше вершины, свершилось необычайное: вместо того, чтобы рухнуть вниз к подножью дерева, святой ступил на мраморные плиты и перенесся в пещеру, в точности такую, как пещера Иоанна, где начинали свое радение отцы нашего ордена, только изукрашенную и исполненную великого духа.

Не касаясь ни стен, ни предметов, прошел святой Бертольд к стене пещеры и из указанного ему Богородицей кедрового ларца достал предназначенную ему реликвию. С великим почтением укрыл он ее у себя на груди, и, после жаркой молитвы Богородице и сыну ее, ушел прочь вершить подвижничество свое.

Реликвия же сия наполняет сердца братьев ордена милосердием и споспешествует тому, чтобы взлелеивали они в себе веру в горнее и сострадание к земному.

Когда же в лето господне 1187-е настало время для святого Бертольда взойти к трону Господню, поведал он братьям се.

Не навеки дарована реликвия, а лишь пока верны братья заветам и чаяниям основателя орденского и уставу священному, заверенному папой Гонорием III (о последнем не говорил святой, но подразумевал). И в любой момент может сгинуть она и снова придется свершить паломничество на тайный остров, с тем, чтобы вернуть ее. Но никому из братьев, ибо все они повинны в пропаже, не дозволенно будет ступить на святую землю острова. А равно и прочим служителям церкви Господней. Только мирянину будет дозволено это. Но ни ныне, ни в грядущем не откроется остров никому, кроме братьев ордена для всякого прочего невидим есмь.

— Ха! Ну, так что? Схожу — ка я за этой вещью и тронемся в обратный путь, — вставая заговорил Зулеб. Но брат Ожье взглядом вернул его на место.

— Ты не сможешь совершить это деяние, Зулеб. Если бы ты не перебил меня, то вскоре услышал бы, что магометанину не дастся в руки реликвия.

— Я не магометанин, я уже говорил, — вытолкнул сквозь зубы Зулеб, но кармелит уже обращался ко мне.

— Только добрый христианин, человек почитающий папу и славящий Иисуса, сможет помочь ордену вновь обрести драгоценную святыню.

— Э-мм… — смущенно начал я, но кармелит продолжал: