Майк Эшли - Волшебники

— Я что-то не расслышал. Так кто ты у нас?

— Я в порядке, спасибо, — отвечаю я, и язык двигается как-то сам собой, словно дергается от судороги мертвая конечность. — А ты как?

— Я прекрасно, спасибо. Только ты не ответил на вопрос. Я спрашивал кто, а не как.

Я знал, что трюк не прокатит.

— Я смертный человек.

— Это я и сам вижу. Ты маг?

Врать нельзя. Но разве сам главный наставник однажды не сказал мне, что мага из меня не выйдет?

— Ну ты и спросил. Разве я похож на мага?

Он смеется; и мне он вдруг представляется в виде огромного, могучего дракона. Крылья у него едва начинают формироваться, но великолепная чешуйчатая броня сверкает, как пламя, отраженное морской гладью, и каждая отдельная чешуйка подобна зеркалу. Я знаю, что происходит; десять лет от звонка до звонка я только тем и занимался, что запихивал знания в мою и так до отказа набитую память, очень напоминая человека, который путешествует с крошечным чемоданом и, собираясь в дорогу, каждый раз садится на крышку, чтобы его захлопнуть. Я вспоминаю, как зубрю в ночь перед экзаменом: «Первое испытание — отражением, — бубнит нерадивый школяр. — Он попытается подчинить меня, показав мне самого себя в момент, когда я действительно являюсь самим собой».

Даже интересно. Значит, вот кто я таков и кем был всегда: растерявшийся студент, по насмешке судьбы родившийся магом. Удивительно, что подобное осознание приносит мне скорее утешение, чем страдание. Ему не удается сокрушить мои иллюзии относительно себя самого, потому что их нет. Меня нельзя разочаровать в том, в чем я и так разочарован на все сто.

— Мне кажется, что ты маг, — говорит Он. — Только очень плохой. А ты знаешь, кто я?

— Мне кажется, ты личинка зла, — киваю я.

— Вот это да! — отвечает Он. — Ну ты и сказанул. Хотя это всего лишь слова. Ты знаешь, что они обозначают?

Второе испытание — определением смысла.

— Ты как протечка, — говорю я. — Как лопнувший чирей или как трещина в дамбе. Ты — пятно, возникшее там, где тьма пытается вылезти на свет, и тебе здесь не место.

Опять смеется:

— Да ну? Валяй пересказывай свои учебники, хотя сам думаешь совсем по-другому. Ты думаешь, что я прекрасен, чудесен и непознаваем. Ты так и дальше позволишь другим решать за тебя или все-таки начнешь решать сам?

Я знаю, что на это ответить.

— Я недостоин решать сам, — с чувством говорю я. — В нашем деле, к счастью, есть люди, которые знают и умеют больше меня, и они научили меня определять истину.

Он уже не дракон. Теперь Он представляется мне молодым оленем, только-только обрастающим взрослой шерстью. Он смотрит мне в глаза своими глубокими темными глазами, и мы делимся друг с другом одиночеством покинутых и затравленных душ.

— Мне так одиноко, — говорит Он (испытание состраданием; почему-то именно его я усваивал с большим трудом). — Я потерялся, и мне немножко страшно. Разве мы обязательно должны быть врагами? Ведь ты даже не спросил, почему я здесь.

Машинально я тянусь погладить Его по шее там, где мех выглядит густым и мягким, но, вовремя опомнившись, отдергиваю руку.

— Если тебе одиноко, почему бы не вернуться обратно к своим?

Он признает справедливость вопроса легким почтительным кивком:

— Мы поняли друг друга, и это хорошо. Если мы понимаем друг друга, то имеем фундамент, на котором можно строить отношения, правда? Теперь мы будем разговаривать как серьезные люди.

Я растерялся. Забыл, что у Них там идет дальше, после сострадания, и не могу распознать испытание по Его речам. Ну же, шевели извилиной! Я же помнил эту тему на экзамене, иначе не сдал бы и не стоял здесь и сейчас. Отражение, определение, сострадание…

— Ну так как? — говорит Он. — Разве дружить не лучше, чем воевать?

Вспомнил. Четвертое испытание — дружбой. А Он уже обернулся высоким стройным молодым человеком, стоящим передо мной и протягивающим руку для приятельского рукопожатия; если мы все обсудим откровенно, то, конечно, сможем все уладить как культурные люди. Не так ли?

— Нет, — отвечаю я.

— Ладно, как хочешь. Но по-моему, ты делаешь ошибку. Подумай, почему бы нет? Давай еще раз посмотрим диспозицию. Вот я — как ты меня назвал, трещина в дамбе и вся сила, которая пытается сквозь нее прорваться, а вот ты — вечный студент, навсегда застрявший в ночной запаре перед экзаменом. Силы не равны, согласись?

Всего испытаний пять, и пятое самое тяжелое: истиной.

— Нет, не соглашусь. Я вообще тут случайно. По правилам я должен просто сообщить в управление наместника, чтобы они выслали отряд специального назначения со всем необходимым. А моя задача — всего лишь высматривать бочонки, в которых рыба протухла.

— Вот именно. Ты ни в чем не виноват. Нельзя ожидать, что ты справишься со мной. Маги вдесятеро сильнее тебя съеживались от страха и погибали, стоило мне лишь слегка разозлиться; чего ж требовать от одного тебя, без какой-либо поддержки и помощи? Это бессмысленно, ты погибнешь совершенно бесцельно, попусту. Что хорошего они для тебя сделали, что ты так верно им служишь?

— Ничего. Они всегда относились ко мне как к отбросу.

— Вот именно.

Теперь Он представляется мне добродушным стариком, протягивающим руку, чтобы успокоить меня. Никто меня не понимает, кроме Него. Вот почему меня учили Его ненавидеть, потому что один Он понимает, каков я на самом деле.

— Вот именно, — продолжает Он. — Если они против тебя, то почему ты должен быть на их стороне? Не пора ли тебе понять, кто твои настоящие друзья?

Остерегайтесь испытания истиной, потому что от него нет защиты. Но (нам рассказывали об этом на пятом курсе, я тогда всю лекцию смотрел в окно: была уже середина зимы, а первый снег только пошел) во время пятого испытания лучшим сопротивлением является отсутствие сопротивления. Пятое испытание часто не проходят как раз самые сильные маги, подобно тому как рыцари не могут выбраться из топи, потому что тяжелые доспехи тянут их ко дну. Выжить могут только те, на ком доспехов нет.

— Твоя правда, — говорю я. — Я не заслуживаю ни их дружбы, ни уважения. Маг из меня никудышный, только профессию позорю, а уж работенка с рыбными бочками — это для меня просто подарок судьбы. Невелика потеря, если я прямо здесь и сдохну, никто не расстроится. Но остановить тебя я должен.

Я никогда не забуду того, что произошло дальше.

Он сжимает меня, словно тисками, надавливая сразу со всех сторон и постепенно усиливая нажим. Я чувствую невероятную силу, союз с которой я самонадеянно отверг. Я чувствую, как Он прессует мои кости; изучай я физику внимательнее, мог бы, наверное, рассчитать, как долго протяну, прежде чем сила давления превысит предел прочности моих костей и сухожилий. Я совершенно беспомощен — не могу же я отпихиваться сразу во все стороны. Он, без сомнения, намного сильнее меня, и я не способен увернуться или отбросить его, как борец. Единственное, что я могу, — это зацепиться за тоненькую нить воспоминаний, которая связывает меня с озябшим, голодным, жалким студентом, скрючившимся над свечкой, перечитывающим по многу раз одни и те же строки, в то время как час экзамена неумолимо приближается. Эта нить является линией моей жизни, но она призрачно тонка: если я натяну ее слишком сильно, она порвется, и мне крышка. Нет, держать ее надо нежно, сматывать неторопливо, как будто леску с крупной рыбиной на крючке, так, чтобы…