Н Джеймисин - Сто тысяч Королевств

Вопрос: непреодолимый соблазн силы. Как не поддаться желанию унизить того, перед кем некогда преклонялся? Подавить. Сломать. Растоптать.

Почти невозможно. Исключено, право слово.

Думаю, ни одному смертному подобное не под силу.

— В первую очередь я предпочла бы знать, зачем вы вообще заявились ко мне, — сказала я. — Но мне не хочется выбивать из вас объяснения силой.

— Почему нет? — Что-то в тоне его голоса меня насторожило.

Злость? С чего бы это? Из-за моей над ним власти — и отказа применить её? Или, наоборот, взволнован тем, что я бы могла…

Сам ответ пришёл мне на ум почти мгновенно: несправедливо. Вот как это бы было. Однако я не решалась высказать всё ему в лицо. Даже не неправильно — это он незваным вошёл в мою комнату (как ни крути, по обычаям любых земель — умышленное их попрание). Я бы, не колеблясь, приказала ему уйти, будь он человеком.

Нет, даже не столько человеком. Свободным, вот что главное.

Но свободным Владыка не был. Вирейн подробно объяснил мне это накануне вечером, покуда метил меня сигилом. Любой команде Энэфадех должно быть предельно простой и чёткой. Тщательно избегайте метафор и просторечия. И всегда наперёд хорошенько обдумывайте каждое своё слово, дабы не попасть впросак и не призвать неприятностей себе на голову. Скажи я что-то навроде: "Убирайся, Ньяхдох!" — и он со спокойной душой может ретироваться восвояси не только из этой комнаты, но, заодно, и вообще из дворца. А потом один Небесный Отче знает, какие ещё фокусы он выкинет. И лишь самому Декарте под силу справиться с обратным призывом падшего. Ну, или прикажи по-другому: "Ньяхдох, замолкни", — и он скажется немым, пока я или другой чистокровный из Арамери не отменит веления.

Наконец, окажись я столь беспечной, чтобы, не задумываясь, бросить: "Да делай что хочешь, Ньяхдох", — и он запросто прибьёт меня. Ибо смерть каждого Арамери в радость ему. Так уже бывало, прежде, много-много раз на протяжении тысячелетий, согласно изложенному Вирейном. (Услужение, как он назвал это, Арамери не нуждалось в излишней чистке: глупцы сами подписывали себе смертный приговор, прежде чем прослыть будоражащими семью смутьянами или оставить потомство.)

— Я не собираюсь повелевать тебе, ибо раздумываю над союзом, предложенным вашей леди Кирью, — наконец определилась я. — И этот альянс должен основаться на уважении. Взаимном уважении.

— Это не имеет значения, — сказал он. — Я ваш раб.

При словах этих я не могла ни поморщиться.

— Да я и сама здесь на правах пленницы.

— Пленницы, чьим приказам мой долг — безусловно подчиняться. Прощу прощения, что не ощущаю в себе ни капли сочувствия.

Я почувствовала себя виноватой — и чувство это совсем мне не нравилось. Возможно оттого, что мой далеко не скромный нрав выказал себя прежде, чем я успела опомниться.

— Ты — бог! — рявкнула я со злостью. — Смертельно опасная зверюга на тоненьком поводке. Однажды уже сорвавшаяся — прямиком на меня лично. Может, у меня и есть власть над тобой; но я бы была полной дурой, считая, что последнее сбережёт меня при случае. Куда как разумнее любезно предложить другому поинтересоваться его желанием на сей счёт — в надежде на ответное согласие.

— Спросить. И озвучить затем приказ.

— Спросить, и услышав чёткое "нет", принять его как должное. Это, знаете ли, тоже зовёттся уважением.

Он замолк. И надолго. В наступившей тишине я спешно прокручивала в мыслях сказанное только что, молясь беззвучно, не оставила ли лишней лазейки в рассуждениях?

— Вы не можете заснуть, — наконец подал он голос.

Я смущённо моргнула, секундой позже до меня дошло, что это — вопрос.

— Ну да. Постель… чересчур много света.

Ньяхдох кивнул. Внезапно начало смеркаться, свет словно тускнел, комнату неспешно окутывали тени, — покуда не осталось лишь мерцание звёздного неба с его светилом да огни ночного города. На месте Владыки подрагивала лишь слабая тёмная тень, словно вытравленная на фоне окна. Лицо, отмеченное бледным пятном света, подалось в мою сторону.

— Вы предложили мне любезность, — произнёс он. — Я — ответную помощь.

Ошарашенная, я сглотнула, ни к месту припомнив давешнее видение с чёрной звездой. Если оно было правдивым — а я чувствовала это, но кто мог сказать "правда" о сне? — то Ньяхдоха хватит не только на разрушение мира, даже в таком, скованном состоянии. Но, слава богу, он всего лишь притушил свет. (Однако и этого простого жеста хватило, чтобы я затрепетала — от страха или благоговения?) Для уставшей меня это значило куда больше, чеи какой-то там мир.

— Спасибо, — в конце концов выдавила я из себя. — А…

Как бы потоньше выразиться — "А теперь не будете ли вы добры убраться с глаз моих? Ну, пожа-а-алуйста!"?

— Не будете ли добры теперь оставить меня одну?

От него оставался лишь блеклый силуэт.

— Всё, что происходит во тьме, ведомо мне, — прошелестело над ухом. — Каждый шёпот, каждый вздох доносятся до меня. Даже покинув это место, какая-то часть меня останется здесь. С этим ничего не поделать.

Лишь много позже эти слова всерьёз обеспокоили меня. Пока же я была просто благодарна.

— Сойдёт и так, — ответила я. — Спасибо.

Склонив голову, он исчез — не пропал мгновенно, как Сиех, а словно затухая в воздухе вздох за вздохом. Даже невидимого — я всё ещё ощущала чуждое присутствие, наконец, ушло и оно. Одиночество охватило меня (не знаю уж, здорово это было или как?).

Закутавшись в одеяла, я заснула. Почти мгновенно.

Священники дозволяют сказывать одно из деяний Ньяхдоха.

Давным-давно, задолго до брани меж богов, Ньяхдох сошёл на землю, ища развлечений. Мимоходом глаз его пал на одну госпожу, запертую в потаённой башне, — жену некоего правителя, годами прозябающую в тоске и одиночестве. Ему, разумеется, не составило труда соблазнить её. И та понесла. Явившееся на свет дитя по прошествии срока было не от крови мужа. Да и вообще не смертного рода. Первый среди круга великих демонов. Скоро такоже народились и другие, сутью подобные ему. И боги поняли, что сотворили. Ошибку. Ужасающую ошибку. И начали они тогда охоту на своих чад, поразив каждого, вплоть до самого малого младенца.

А женщина, та, чьё дитя также было отобрано, одинокая, брошенная собственным мужем, замёрзла насмерть в заснеженном зимнем лесу.

Бабушка, помню, сказывала и иную сказку. Когда всех демонёнков выследили охотники, Ньяхдох снова явился к матери, выносившей его ребёнка, и попросил прощения за утворённое. Во искуплении вины он воздвиг ей другую башню и одарил богатством, дабы она могла жить, ничем не заботясь, до конца дней своих. И навещал её вновь и вновь, радея о ней. Но прощения так и не вымолил. В конечном счёте она просто покончила с собой, увяв от горя.