Вадим Волобуев - Сага о Гильгамеше

      -- Хватит! - рявкнул Акка. - Ты достаточно наговорил, чтобы расстаться с жизнью. Но я пощажу тебя, санга, ибо ты принёс мне спасительную весть. - Он хлопнул в ладоши. - Возьмите этого человека, - приказал он явившимся рабам, - и всыпьте ему двадцать палок. Пусть запомнит, каково дерзить потомку богов.

       Рабы уволокли разъярённого Курлиля, а вождь плеснул себе в кубок сикеры, выпил, в ярости отпихнул кувшин ногой и вышел из шатра.

       Ворота распахнулись. Высоко подняв над головой дротик, Гильгамеш издал боевой клич и устремил колесницу в самое сердце лагеря Акки. За ним, неистово размахивая топорами, понеслось всё войско. Чарующую тишину ночной степи разрушил бешеный многоголосый вопль, земля дрогнула и загудела под ударами тысяч ног. Воины ворвались в становище, растеклись по нему буйным потоком, принялись всё крушить и ломать, но вскоре поражённо затихли. Лагерь был пуст. Урукцы с удивлением бродили меж брошенных палаток, догорающих костров и раскиданных повсюду вещей. Бегство кишцев было стремительным и необъяснимым. В спешке они бросали награбленное добро, оставляли коров и овец, избавлялись от колесниц. Можно было подумать, что завоевателей обуял ужас перед неведомой опасностью. Гильгамеш был изумлён и слегка обескуражен таким исходом дела. В недоумении оглядывал он опустевший стан врага, теряясь в догадках - что могло заставить этих бесстрашных воителей в одночасье сорваться с места и уплыть восвояси. В смятённом сознании зародилась мысль: уж не каверза ли это коварного врага? Из темноты к нему приблизился человек. Согбенный и измученный, он походил на невольника. Гильгамеш поначалу не обратил на него внимания, но человек, притронувшись к колеснице, вдруг почтительнейше поздравил его со славной победой. Вождь присмотрелся к нему и вздрогнул от удивления.

      -- Что заставило тебя явиться сюда, Курлиль? И отчего лицо твоё в крови, а спина надломлена, словно под тяжестью неподъёмной ноши?

      -- Это кровь быка, коего я заклал в честь твоей победы, господин. А спину мне согнула хворь, вот уже много лет преследующая твоего верного слугу.

      -- Тогда иди и лечись, санга. Эта победа не доставляет мне радости.

       Молитвенно сложив руки, Курлиль отступил во тьму. Гильгамеш приподнялся в колеснице. Вдохнув сыроватый запах ночи, он проорал:

      -- Ищите Бирхутурре, воины! Кто найдёт его, получит награду.

       Воины оживились, забегали по лагерю. Отовсюду зазвучали голоса:

      -- Цепью, цепью пройтись...

      -- На столбе он был. Там надобно искать.

      -- Где этот столб?

      -- Может, кишцы забрали его?

       Вскоре к Гильгамешу подбежал запыхавшийся ратник.

      -- Мы нашли героя Бирхутурре, господин.

      -- Где он? - спросил вождь.

      -- Возле реки, повелитель. Я проведу тебя.

      -- Стой, - Гильгамеш схватил воина за плечо. - Он жив?

      -- Да, господин. Но... - воин замялся, - Часы его сочтены.

      -- Веди, - севшим голосом приказал Гильгамеш.

       Боец подвёл его к пологому берегу Ефврата. Здесь недавно стояли корабли Киша, а сейчас повсюду валялись осколки кувшинов, доски, разный мусор, виднелись многочисленные следы людей и животных, в земле белело рассыпанное зерно. Среди всего этого беспорядка на старой потёртой шкуре лежал воин. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять - он обречён, и никакой самый искусный лекарь не поможет ему. Демоны галлу уже окружили его и приплясывали от нетерпения, ожидая, когда душа могучего бойца оставит измученное тело. Слёзы брызнули из глаз Гильгамеша, когда он увидел своего верного слугу в столь печальном виде. Следы истязаний обезобразили его лицо, изуродовали грудь и живот. Даже милосердно прикрытые ночным мраком, они были слишком ужасны, чтобы вождь мог унять клокочущую горечь. Упав на колени, он вымолвил сдавленным голосом:

      -- Прости меня, Бирхутурре, что я послал тебя на верную смерть. Страх обуял меня, ненависть затмила разум. Твои раны - это мои раны. Они терзают мою душу, как терзают твою плоть. Что сделать мне, чтобы облегчить твои страдания?

      -- Не укоряй себя, господин, - слабым голосом ответил Бирхутурре. - Ты победил Акку, и тем отомстил за меня. Утешённым я предстану перед Эрешкигаль. Святилище Инанны уцелело. Теперь прощай. Позволь мне в последний раз насладиться покоем.

       Гильгамеш покорно отступил на несколько шагов. Понурив голову, он стоял и смотрел, как Бирхутурре бросает последний взор на небесных овец[25]. Лицо ратника постепенно каменело, глаза превращались в янтарные капли. Наконец, он испустил дух. Вождь приказал вырыть для него глубокую яму, положить туда оружие, фаянсовую посуду, несколько корзин ячменя, пару кувшинов с водой и драгоценную медную подставку. Когда всё это было выполнено, рабы опустили в могилу завёрнутое в циновку тело почившего военачальника. На месте погребения Гильгамеш заколол десять быков и устроил поминальный пир, на который пригласил всех военачальников и старейшин Больших домов, выпущенных по случаю победы из заточения. Каждый воин получил от него по невольнику, а командиры - богатые земельные угодья. Празднества продолжались три дня.

       Полутёмная прихожая клубилась духотой, источала въевшийся запах потных тел и известковой пыли. Красноватый зигзагообразный узор тускло поблёскивал на стенах, в дальних углах виднелись тростниковые корзины, на полу лежали истрёпанные циновки. Возле входа скорчилась девочка-служка. Она дремала, прислонившись щекой к рельефному изображению Инанны на стене. Нарахи приблизился к ней, тронул за плечо.

      -- Я пришёл к Шамхат, - сказал он. - Может ли несравненная дочь Звезды Восхода принять меня?

       Девчушка хлопнула огромными глазищами, вскочила с тростникового табурета и умчалась в коридор. Нарахи остался ждать. Он побродил по прихожей, выглянул на улицу, покачал головой. В городе ему не нравилось. Слишком пыльно, слишком шумно, слишком много странных людей. Даже на постоялом дворе, где он снял каморку, всюду шныряли какие-то непонятные типы, прятавшие что-то под одеждой и вполголоса разговаривавшие с хозяином. Оставлять там онагров было, пожалуй, небезопасно. Нарахи хотел побыстрее уладить все дела и с первой зарёй вернуться домой.

       К нему вышла женщина, очень красивая, в туго перетянутой льняной тунике и кожаных сандалиях. Молочная чистота её лица, густо натёртого белилами, подчёркивалась мерцающей чернотой выкрашенных углём зубов. Изящно подведённые глаза переливались сине-фиолетовым светом. В ушах покачивались тяжёлые золотые серьги с самоцветами, короткие чёрные волосы, уложенные в пышное каре, переплетались жёлтыми, красными и голубыми ленточками. Каждое её движение сопровождалось лёгким перезвоном многочисленных браслетов на запястьях и лодыжках, на выступающей груди покоилось изумительное жемчужное ожерелье. Тело её распространяло чудный запах, ударявший в голову и заставлявший сердце биться гулко и призывно. Ошарашенный красотой вошедшей, Нарахи стоял, не в силах вымолвить ни слова. Видя его растерянность, женщина улыбнулась, сказала: