Ольга Вешнева - Огрызки эпох

— Вы отняли у меня семью. Оставьте хотя бы подарок матушки в память о ее любви, — упрашивал я Людмилу, и она вняла моей мольбе.

На рассвете меня ждало новое испытание.

Дамский угодник Арсений Назарович разведал на Востоке секреты любовного искусства. Они помогали ему ублажать капризных светских прелестниц. Учитель поделился со мной деликатными секретами. Но я не мог знать наверняка, произведут ли они должное впечатление на лесную императрицу, которая веками находила утешение в объятиях грубых варваров. Удастся ли мне стать ее фаворитом навеки, или она съест меня как паучиха по завершении соития, не доставившего ей удовольствия?

Право первого укуса помогало Людмиле сохранять женственную красоту. Но ее будто бы смазанное маслом, как у одалиски, лоно не пленило меня. Обжигающих жаром и болью поцелуев я не чувствовал. Безукоризненных линий ее тела, обволакивавших и круживших меня в неистовой пляске смерти, я не замечал.

Я просто умер изнутри. Недаром средневековые невежды считали вампиров восставшими из могил покойниками. Мое тело было живо. Оно даже стало живее, неутомимее и чувствительнее, чем прежде. А душа была мертва. Я не испытывал ни любви, ни ненависти.

«Куда подевались сильные страсти? Они осами гнездились в душе поэта и непрестанно бередили ее. Куда упорхнула муза? Она вынуждала производить на свет высокопарные рифмы и разыскивать слушателей: критиков, с которыми я спорил до последнего бокала вина, и поклонников».

В моей душе поселилась безмолвная пустота.

Утомившись и перегревшись в пламени моего молодого тела, напитанного изрядным количеством свежей крови, Людмила выскользнула к ледяной стене пещеры. С протяжным вздохом она откинулась на гладкий камень и привлекла меня к себе.

— Я хочу любить тебя вечно, Тихон, — прошептала она.

— И я всей душой желаю ни на мгновение не разлучаться с тобой, возлюбленная моя бестия, — я поцеловал ее ладонь. — Покуда солнце не рассыплется огненным туманом и не попалит землю, покуда хляби земные не разверзнутся кипучим варевом, я буду с тобой.

Людмила свернулась калачиком на холодном полу. Я попробовал устроиться рядом с ней. Она огрызнулась и чуть меня не покусала. Так я получил очередной урок: вампиры отмеряют личное пространство для сна. Нарушение его границ приравнивается к покушению на убийство.

Свернуться в тесный комок мне, разумеется, не удалось. Подобрав ноги к животу и сложив руки под щекой, я разместился на медвежьей шубе и занялся переосмыслением философских доктрин. На размышлении, посвященном творчеству Канта, меня сморил сон.

Глава 5. КУРС МОЛОДОГО ВАМПИРА

Во сне я бродил с Арсением Подметкиным по индийским джунглям, высматривая в густой растительности крокодилов, тигров и слонов. Красномордые мартышки дразнили нас с увешанных лианами ветвей. Кусачая мошкара кружила черными тучками.

— Признайтесь, достопочтенный махарадж, наплели вы сущих враков про добытые трофеи, — подтрунил я над учителем. — Сдается мне, вы изволили купить их в портовой лавчонке.

— Да как ты смеешь наносить мне столь возмутительное оскорбление, неблагодарный юнец, — гневно задергал усами Арсений Назарович, наставляя на меня рогатину из красного дерева. — Я вызываю тебя на дуэль.

Он призвал в секунданты гогочущих мартышек и пырнул меня рогатиной в бок…

Я вскрикнул от боли, подскочил и долбанулся теменем о ледяной камень. Оттолкнувшаяся от меня острыми копытцами косуля прыгнула на стену и рванулась к выходу. Путь ей преградили старшие вампиры стаи. Я спрятался под медвежьей шубой, оставив щелку для обозрения пещеры. Несчастная косуля притормозила перед моими собратьями и, развернувшись, ударила передними копытами в стену, словно пытаясь пробить себе путь к свободе.

Фома громко и противно захохотал. Косуля металась от стены к стене с жалобными воплями. Я понимал, что должен прекратить ее мучения, но боязнь получить копытом по голове запрещала мне высовываться из мехового укрытия. Отключив инстинкт самосохранения вместе с отголосками совести, я выскочил из-под шубы. Пролетев расстояние до выхода на одной скорости с косулей, я обрушился на нее всей тяжестью, выпуская когти и клыки. Я придавил кричащее вырывающееся животное к полу и вонзил зубы в яремную вену, впрыскивая яд. Косуля затихла, но ее сердце продолжало биться, пока почти вся ее кровь не перетекла в мой желудок.

Покончив с ужином, я уткнулся лицом в мохнатую коричневую шкуру и замер. Мне сделалось так плохо, что я утратил связь с собственным телом, не чувствовал разливавшегося по нему тепла жизни. Мне хотелось неподвижно лежать, оплакивать жертву крокодиловыми слезами. Я проклинал себя нынешнего и себя прежнего, вспоминая дичь, сраженную выстрелом из моего охотничьего ружья.

— Молодчина, Барчонок, — похвалил Фома. — Быстренько управился с косулей. Удивил нас.

Его голос вывел меня из транса раскаяния. Я встал, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Мышцы неестественно напряглись, верхняя губа дернулась. Фома с наигранным равнодушием склонил голову и быстрыми урывками втянул воздух.

— Премного благодарен за подношение, — процедил я. — Вечер выдался лихой, как чуется.

От промокших лохмотьев и кожи Фомы пахло шкурой и кровью речного чудовища. Он был сыт, как и прочие вампиры, не исключая Моню. Людмила рискнула повести своих подданных на бой со страшным зверем, чтобы спасти меня от неразумного поступка. Победа над чудовищем вернула ей уважение стаи.

— Да, погуляли на славу, — Фома вздернул подбородок.

«Могли бы и поделиться со мной. Я не пробовал речных чудищ», — насильственное избавление от угрызений совести позволило понять, что кровь косули только разожгла аппетит.

— Собирайся в дорогу, — Фома тронул нижнюю губу ровными белыми зубами, скрывая улыбку. — Неблизкий лежит путь.

Я представил закованных в кандалы бородатых узников. Они томились в кремлевских застенках по несправедливой прихоти царя, обезумевшего от ненависти ко всему миру. Раззадоривая прибаутками свое изуверское удальство, Фома подвергал их мучительным пыткам.

Удерживаясь от оскала, я смотрел в его наглые глаза. Меня не остановило недавнее предупреждение: нельзя заглядывать в глаза сородичу, превосходящему тебя силой.

Фома проигнорировал вызов. Я был для него не соперником и не жертвой, а шутом. Мое неоднозначное поведение привлекло внимание его настоящего соперника. Ахтымбан встал справа от Фомы и перехватил мой взгляд.

Людмила оставила меня наедине с лучшими воинами стаи.