Александр Меньшиков - В краю молчаливого эха

Это что? Всё? — Прутик поглядел в желтоватое лицо брата.

Казалось, что вот-вот… вот прямо сейчас его Искра вернётся в тело и… и… и… Ну же!

Но ничего не менялось. Вера, если она и была, таяла, как масло от жары.

— Кончился! — повторил отец, глядя в пол. И повторил не своим, чужим голосом… каким-то скрипучим…

Семён чётко помнил, как в тот момент мать тихо-тихо ойкнула и схватилась за сердце. А потом плотно прижала ладонь ко рту, пытаясь сдержать рыдания. Отец тяжело опустился на лавку и так поглядел на Семёна… на своего последнего сына… так поглядел… В его глазах тогда мелькнуло что-то новое, ранее Прутиком не замечаемое… Это была боль… такая боль… непередаваемая… Боль человека, вдруг осознавшего свою беззащитность перед этим миром. Казалось бы, что он, взрослый здоровый мужик, немало видавший на своём веку, сейчас… именно сейчас столкнулся с самой неизбежностью… и не может ничего поделать… не может никого защитить…

Отец не плакал, не рыдал, как женщины — мать, сестры, соседки. Пересилил… удержался…

От этих воспоминаний к горлу подкатывал ком.

«Так и со мной может приключиться… однажды, — мелькнуло в голове Семёна. — Сейчас хожу, дышу… говорю… ем… а послезавтра…»

Глаза запекли… сердце защемило… Стало страшно.

С тех пор смерть для Семёна стала чем-то ужасным… и одновременно непонятным…

Ведь одни уходили, как бы отбыв «свой срок» (если таковой и был), прожив долгую жизнь. Другие умирали чуть раньше… а кто-то едва родившись…

И где в этом всём какой-то смысл? Кто тот судья, решающий кому сколько отмерять?

Уже будучи постарше, Семён столкнулся со смертью в третий раз. И здесь «судьёй» вдруг оказались… сами люди.

Прутик чётко помнил, как в тот момент стоял в каком-то ступоре, открыв рот. Как выступили слёзы… дыхание стало резким, прерывистым… А глаза… его глаза, казалось, жили своей жизнью. Они не хотели ни закрываться, ни глядеть в сторону, а упрямо уставились на то, как однокашники били палками ворону… Как та безуспешно закрывалась крыльями, пытаясь защититься, спасти свою скоротечную жизнь… А потом пыталась кидаться на своих обидчиков, громко и хрипло каркая… Но вот раздался смачный удар… прямо в голову… Он вмиг остановил птицу. Она бездыханно растянулась на мостовой и больше не двигалась.

— На! Ещё! — весело горланили однокашники, пиная дохлую птицу. — Так ей, гадине!

Подло! Как же это подло! — подумалось тогда Семёну. — А ведь ты и сам ничего не сделал для её спасения! Никого не остановил… А ведь мог… Мог! Просто испугался…

И от этого было ещё больнее.

Вся дикость того, что некто за просто так отнимает жизнь у другого, повергала в неописуемый ужас.

«О, Лучезарный Сарн! Что же это? — Прутик приблизился к окровавленному тельцу, едва ушли мальчишки. — За что они… за что мы, люди, отобрали жизнь у… у..? Почему так? О, Тенсес! Зачем нам твой Дар? Чтобы убивать и при этом не бояться возмездия, а?.. Нет, нам такой подарок не нужен… совсем не нужен… Уж лучше смерть… за ней темнота… безвременье…»

Что сегодня за день такой? — Семён на секунду остановился. — Воспоминания… к чему они? Отчего вдруг полезли из далёких пыльных сундуков памяти?

— А-а, вот ты где! — окрик разорвался чуть ли не над самим ухом.

Прутик испугано сжался и повернул голову. У низких дверей «винарськой избы» стоял Первосвет. Лицо его носило весьма явные следы вчерашней попойки.

— Ты где бродил? — скривившись, проворчал гигант.

— А что?

Первосвет недовольно заворчал. Потом смачно сплюнул на землю и позвал завтракать.

В трактире с утра было пусто. Хозяин, румяный усатый толстяк, крутился у полок. Откуда-то появилась его жена с целой кипой цветных лент, которые она стала зачем-то развешивать у двери.

— Эй! — нетерпеливо окликнул хозяина Первосвет. — Горяченького бы…

Через несколько минут на столе появились миски с вкусно пахнущей похлёбкой.

— Готов? — вдруг спросил Бор у Прутика, разламывая хлеб.

— К чему?

— К дальнейшему походу?

— А мы сегодня уже выезжаем?

— Нет ещё! — ответил за северянина Первосвет. — У нас тут пару дел…

Судя по всему, у гиганта было скверное самочувствие. А как следствие и настроение.

— Посетим кое-кого, — продолжил Бор, — а уж потом и тронемся в Старую слободку. А ты куда бегал? С утра пораньше, так сказать…

Тут Семён сообразил, что северянин его в чём-то подозревает. Наверное, полагает, будто Прутик встречался с кем-то из окружения Головнина. Или с каким-нибудь местным соглядатаем.

— В церковь ходил, — пробормотал парнишка.

Бор и Первосвет переглянулись и хмыкнули.

— Значит так, — продолжил чуть погодя северянин. — Первым делом съездим с Рожинову.

— Это кто такой? — спросил Первосвет, яростно поедая копчёности.

— Нужный человек… Потом найдём гончара… Как его там?

— Буза, — подсказал Прутик.

— Вот-вот… его самого…

Неожиданно вся троица разом замолчала, прислушиваясь и переглядываясь меж собой. Издалека повторно донёсся низкий протяжный гул.

— Что это? — пробормотал Бор.

Семён поднял глаза и заметил за спиной северянина уже знакомые ему тёмные тени. Они нервно засуетились, закрутились и тут же куда-то умчались.

— Что, спрашиваешь, это? — ухмыльнулся голодный Первосвет. — Зарец!

Бор тут же поднялся и направился к выходу. Семён заспешил следом. Очутившись во дворе, мужчины попытались определить источник звука. Но, казалось, что тот доносился со всех сторон сразу. И лишь когда вышли на улицу, стало всё ясно: по дороге двигалась странная процессия, возглавляемая наряженным в какие-то лохмотья, человеком. Он усиленно дул в кривую трубу, которая и издавала этот дивный низкий гул.

Почти со всех дворов высыпал народ, и что говорится — от мала, до велика. Все мужчины держали длинные палки необычных факелов, женщины вязали к воротам разноцветные ленты. По мере продвижения процессии, люди постепенно вливались в неё. И вот эта огромная толпа прошла мимо «винарськой избы», неспешно двинулась к центру города.

В это время вышел Первосвет. Он лениво потянулся и довольно заулыбался. Видно, завтрак сделал своё дело и приподнял гиганту настроение.

— Пойдём, поглядим? — бросил Бор.

Первосвет неохотно пожал плечами и тут же сказал, что останется кормить лошадей.

— Ну, как знаешь, — отрезал северянин и кинул взгляд на Прутика.

Тот согласно закивал головой, мол, а я пойду, гляну.

— Кстати, — кинул вдогонку гигант, — а где подевался твой огневолк? Я его сегодня в конюшне не видал.