Александр Бушков - Колдунья

— Не переживай, всем хватит, — ответил Бес хрипло, не отрывая взгляда от Ольги. — Ну-ка, штаны с нее быстренько сдерите, чтобы мне не возиться… Сапоги сначала, дурья башка! Приобвыкай барышень раздевать…

Что-то непонятное хлестнуло по всей поляне — будто бы вихрь, но игравший всеми оттенками радуги, походивший на поток воды, сверкавший разноцветным сиянием. Этот загадочный порыв накрыл Ольгу и Беса, вмиг завертев последнего так, что он кубарем полетел куда-то вверх и вбок, в глазах замельтешили ослепительные искры…

Еще ничего толком не понимая, но чувствуя себя свободной, Ольга приподнялась и села, прислонившись к теплому стволу толстой сосны, обеими руками запахивая на груди разорванную рубашку.

По поляне бесцельно бродили разбойники — шатаясь, словно пьяные, неуверенно, будто слепые, кружили так, словно им завязали глаза и заставили играть в жмурки, — хотя ни у кого на лице повязок не было. Двое столкнулись лбами и, шарахнувшись в стороны, продолжали бесцельное кружение.

Ольга вскочила и лихорадочно стала застегивать кафтанчик, не всякий раз попадая крючком в петлю. Что произошло, она не понимала, но ясно было, что ситуация изменилась бесповоротно и всем теперь не до нее…

Разбойники бродили по поляне, время от времени испуская жалобные, испуганные крики — звали друг друга, пытались друг у друга доискаться, что же произошло, кто-то кричал, что его «печет», а другой вопил, что «смертушка пришла» — и видно было, что опасаться их более не следует…

Один Васька Бес выглядел так, словно непонятное его обошло стороной, — но и он Ольгой не интересовался уже совершенно. С исказившимся лицом прижался к дереву, одной рукой сжимая эфес сабли, так и оставшейся в ножнах, а в другой, вытянув ее перед собой, держал табакерку и бормотал что-то несвязное. Рука ходила ходуном.

А неподалеку от него стоял мельник Сильвестр, заложив обе руки за витой шелковый поясок с кистями, он-то как раз выглядел невозмутимым и спокойным, словно монумент.

— Уйди! — прямо-таки взвизгнул Бес, махая табакеркой, словно дьякон кропилом. — А то не знаю, что и сделаю…

— Так сделай, — хладнокровно отозвался мельник, не меняя позы и не двигаясь с места. — Или кишка тонка? — Он всмотрелся и презрительно объявил, словно под ноги сплюнул: — Тонка… Васька ты, одно слово — Васька… Нахватаетесь вершков и мните из себя невесть что…

На Ольгу он не обратил ни малейшего внимания, словно ее и не было. Она торопливо застегивалась, громко всхлипывая от пережитого страха.

Васька, уронив руку с табакеркой, уже совершенно другим тоном, не то что просительным, а униженным, промямлил:

— Сделайте божескую милость, отпустите… Зарекусь, ей-ей, зарекусь…

— Зарекалась свинья в грязи валяться, да видали ее намедни посреди лужи…

— Чем хотите поклянусь…

— Ладно, — сказал мельник, на секунду прикрыв глаза. — Считай, что я тебя предупредил — а предупреждаю я, соколик, единственный раз… Будешь еще пакостить на моей земле — костей не соберешь, слякоть… Сгинь!

Торопливо кивая, заискивающе улыбаясь, Васька вмиг отклеился от сосны и стал пятясь отступать, отдуваясь, гримасничая, дергаясь и кланяясь, потом вдруг сделал огромный прыжок и припустил в чащобу, стремглав, не оглядываясь, ухитрившись каким-то чудом не запутаться ногами в болтавшейся длинной сабле. Словно очнувшись от наваждения, разбойники толпой кинулись следом, сбившись в кучу, топоча, вскрикивая в панике. Поляна моментально опустела.

Стоя вполоборота к Ольге, Сильвестр поднял правую руку со сложенными ковшиком пальцами, нацелился ею в сторону леса и принялся совершать такие движения, словно вытягивал невидимую веревку.

Вскоре показался Абрек со сбившимся на сторону седлом, рысью подбежал к Ольге и остановился, словно у коновязи.

— Аккуратнее следует, барышня, — сказал Сильвестр с явным недовольством. — Говорил я вам уже, что в здешних местах неспокойно…

— Я вам так благодарна… — промямлила Ольга, не в силах подыскать слов.

— Обойдусь…

Ольга присмотрелась. Мельник выглядел, полное впечатление, нездоровым: на лбу обильные бисеринки пота, лицо пожелтело и скулы заострились, уголок рта дергается то ли в нервном тике, то ли в приступе боли. Положительно с ним было что-то не так, вчера выглядел не в пример бодрее, а сейчас — краше в гроб кладут…

— Вам… нездоровится? — тихо спросила Ольга. — Не позвать ли нашего…

— Обойдусь, — повторил Сильвестр, и его лицо вновь перекосилось в определенно болезненной гримасе. — Съел что-то, гриб скверный попался. Езжайте-ка, барышня, в имение и впредь будьте осторожнее…

Ольга растерянно кивнула, чувствуя, как ее прошибает крупная дрожь. Сказала упрямо:

— Нет, вы и точно захворали. У князя прекрасный врач, господин Гааке… Если необходимо…

— Пройдет, — отрезал мельник. — Не годится из-за пустяка тревожить ученого немца. Немцы в наших мужичьих хворях разбираются плохо, мы уж как-нибудь сами…

Ольга посмотрела на него с сомнением, но настаивать не отважилась — пронзительный взгляд мельника ее прямо-таки отталкивал. Отвернувшись, превозмогая дрожь в руках, она принялась поправлять седло, кое-как затянула подпругу, перекинула поводья на шею Абрека. Обернулась. Сильвестр стоял на том же месте, в паре шагов от нее.

— Езжайте, барышня, — сказал он непреклонно. — Ни к чему мне ваш ученый немец. Отлежусь…

Он величественно кивнул, собрался было уйти, но вдруг резко обернулся и, глядя в упор, громко осведомился:

— Турок, говоришь? Н-ну…

Прозвучало это скорее весело, чем грозно, и Ольга отметила, что лицо у Сильвестра стало отрешенным и словно бы добрым, а взгляд утратил прежнюю колючесть.

Потом он повернулся и размеренным шагом ушел в чащобу с таким видом, словно был несокрушимым и вечным. Ничуть не походила его бодрая поступь на походку больного человека. Ольга какое-то время смотрела ему вслед, не в силах разобраться в своих хаотично мелькавших мыслях и чувствах, потом, бросив опасливый взгляд в ту сторону, куда убежали разбойники, вскочила на коня и дала ему шенкеля.

Проскакав версты три, она увидела на лугу идущую шагом свору гончих, четырех конных доезжачих и облегченно вздохнула.

Глава шестая

Сплошные неприятности

Две большие дорожные кареты, запряженные шестеркой лошадей каждая, остановились у парадной лестницы, и все пришло в движение. Князь Вязинский выступил вперед, раскинув руки, и на его серьезном, значительном лице появилась неподдельная улыбка самого что ни на есть непритворного радушия. За его спиной остановились Татьяна с Ольгой, а также персоны помельче: домашний врач, ученый немец Гааке, парочка окрестных помещиков, приехавших к обеду, Бригадирша. Позади всех скромно помещался петербургский визитер, совсем молодой университетский адъюнкт-профессор со смешной малороссийской фамилией Нагнибеда. К князю он прибыл с рекомендательным письмом с просьбой позволить поработать в библиотеке над какими-то старинными фолиантами — на что князь согласие дал по извечной доброте. Положение Нагнибеды и правда в данный момент представлялось несколько двусмысленным — с одной стороны, несомненный городской барич, с другой — вроде бы и не гость, поскольку никем не зван. А потому сам он чуточку тушевался, хотя обращение с ним в имении было самое дружелюбное…