Александр Зорич - Первый меч Бургундии

- Не ревную ли я? - чтобы предупредить ослышку интересуется Гвискар. И, получив подтверждение Эстена:

- Нет, не ревную. Видишь ли, в своё время во Флоренции Гибор...

Но вдруг осознав, что Эстену, барону рода человеческого, совсем, наверное, и не нужно вникать в нравы падшего народа глиняного, Гвискар смолкает и, подойдя к Эстену вплотную, говорит:

- В общем, Флоренция тут не причем. Главное, что не будем ублюдками. Ты и я - мы же друзья. Так?

- Так, - подтверждает Эстен с вымученной улыбкой.

- Тогда пошли пожрем. А то вечером тевтон явится опять! Чует мое сердце!

"Не чует, а разрывается", - безмолвно поправляет себя Гвискар, бросая взгляд на покойницу, в головах у которой лежит цветок бергамотового деревца, от Мартина. Он, конечно, может и не жрать вообще. А вот Эстену нужно.

- Монсеньор, - промолвил взволнованный Мартин, - если Вы сию же секунду не поцелуете этого кролика, он умрет, - и кролик в своей выходной серой шубе собрался из электронов в его руках, и Карл не удивился такой просьбе, он только не понял кого надо куда целовать?

Однако, без дальнейших расспросов и дебатов "надо ли?", Карл, погрузив нос в вонючую кроличью шерсть, что-то там такое поцеловал.

Мартин подносит Карлу второго кролика.

- Не надо, - Карл отводит руку Мартина в сторону.

В нескольких шагах из-за заметенного снегом ухаба машет ему рукой Жануарий.

- Что там ещё?

- Вот сюда, монсеньор, сюда! Глядите! - кричит он, протягивая Карлу мосластый огрызок чьей-то ноги.

Карл отстраняется.

- Это кости Мартина фон Остхофен, - говорит Жануарий.

- Почему не Людовика?

- Какого ещё Людовика?

- А какого ещё Мартина? Вон твой Мартин, гляди, - Карл указывает на то место, где минуту назад стоял Мартин с кроликом; стоял, а теперь исчез.

- Какого Мартина?! - спохватывается Жануарий. - Эстена! А я что - сказал "Мартина"? Да нет - Эстена, тутошнего барона.

Карл редко доносил свои сны до утреннего омовения, а ещё реже до Жануария, да к тому же, едва начав ретроспективу, он вдруг спотыкался о невозможность подобрать слово или описать то, что видится одним, а называется либо другим, либо никак.

Нет смысла пересказывать ерунду и нет никаких сил собрать эти образы так, чтобы получилось что-либо связное, кроме связного идиотизма. Карл не любил давать повод к толкованиям сновидений из опасения попасть к ним в пагубную зависимость. Правда, должность придворного толкователя в Дижоне не пустовала - её занимал Жануарий. А у Людовика был ещё, наверняка, и придворный референт, сочинявший складные, правильные сны, и в этом Карл был уверен, хотя агентурными данными это не подтверждалось.

- Основной прием такой, - объясняет Жануарий, приостанавливаясь похрустеть снегом-позвенеть колокольчиком. - Всё что во сне плохое - хорошее. А всё что хорошее, наоборот - плохое. Вот, скажем, если кто во сне умер, так, значит, будет здравствовать в жизни.

- А если, скажем, мне снился живой и здоровый Мартин, что это значит?

- Бывают и исключения, - уходит Жануарий.

Карл шумно втягивает сопли. Зимние кампании - дело гнилое, особенно если твоя армия пала в монастыре Святого Воскресения, ты сам ради маскировки вынужден нацепить рубище прокажённого и топать по лесу, а под ногами - цементной мягкости наст.

Двадцать восемь часов назад они были ещё в монастыре. В обрамлении утренней бязи к Карлу вошел Жануарий и сообщил, что, сир, возможно нас предали, сир. Заметьте, "возможно", а не: "Нас предали! Предали!" Эта сослагательность, бесившая Карла во многих так называемых умных людях, проистекала здесь от полного отсутствия мотивов преступления. Монахи- отравители? Увольте, нет таких монахов в Бургундии.

Обойдя своих в обществе капитана Рене де Ротлена, едва стоявшего, но всё же стоявшего на ногах стараниями хлопотуна-ординарца, которому не досталось роковой похлебки, Карл был вынужден констатировать, что а) практически весь эскорт, который был взят в замок Орв на "духовную брань" под началом тевтонов, недееспособен, поскольку страдает острым пищевым отравлением и, стало быть, в брани не подмога и б) теперь до Орва придется следовать инкогнито, обязательно лесом, и они опоздают, в) а спросить не с кого.

- Троих уже выпороли, - шепчет Карлу на ухо Жануарий. - Яд хранился в тех мисках, что давеча извлекли из кладовой за недостачей посуды, чтобы накормить нашу ораву, монсеньор. Не удосужились их как следует вымыть.

Глядя на монастырский люд, который подтягивался к церкви с виноватым и испуганным видом, Карл думал о том, что, наверное, для той силы, которая воскресила Мартина и сотворила азенкурских призраков, это немудреная задача - отравить два десятка тяжеловооруженных и прожорливых салабонов.

А ещё он думал о том, что да, многие битвы были проиграны потому, что в кузнице не было гвоздя, но, кажется, это первая духовная брань, которая может провалиться из-за нечистоплотной повадки дежурного по кухне.

Спи-усни, о усни, мой отважный Тристан! - от мороза, такого кусачего мороза, что струя замерзает на лету, нестерпимо хотелось спать, но спать-то как раз было негде. Теперь до самого замка Орв привалов не предвиделось.

Позвякивая бубенцами, Карл и Жануарий, одетые, как уже говорилось, лепротиками, двигались в глубь вражеской территории. Граница между Францией и герцогством Бургундским, означенная лишь на карте, да и то не окончательно, осталась позади пять часов назад. Герцог сам-друг в рубище с колокольчиком путешествует пешкодралом по диким лесам враждебной страны - это ли не начало для поучительной экземплы о бренности gloria mundi?[13]

- Останавливаться нельзя. Потеряем скорость - не дойдем до утра, - говорит Жануарий.

Карл безропотно кивает. Опытность Жануария в походных делах не перестает его удивлять. Откуда такая выносливость? Почему останавливаться нельзя, когда ему сейчас как раз только и мечтается что постоять, прислонившись к сосенке, часа три, лишь бы перестать чувствовать себя бесправной ордынской лошадью, которая знает только одну команду - "вперед"? С другой стороны, как возможно три часа кряду стоять? Однажды пятилетний Карл пощекотал соломинкой нос одному из караульных гвардейцев своего дедушки по материнской линии - где это было, в Лиссабоне, что ли? К удивлению Карла, тот даже бровью не повел и юный граф уже было уверился, что имеет дело с манекеном. Но не успел он отойти на три шага, когда услыхал за спиной оглушительный ч-чих!, сорвавший с родственницы Не Помню шарф. Какая-то женщина - кажется, приживалка бабушки - сказала тогда "кое-кто не умеет пудрить нос" и Карл решил, что речь идет о гвардейце, а "пудрить нос" означает делать его нечувствительным к щекотке соломинкой, после чего обратился к мамке Валенсии с просьбой научить его пудрить нос, а старая корова нажаловалась маман, что юный граф изнежен. И у каждого в голове килограммы, килограммы такой херни, и пока Жануарий в ку-клукс-клановского фасона колпаке (правда, коричневом), объяснял Карлу, отчего морозный воздух обжигает небо и лёгкие, словно бы по природе горяч, хотя на самом деле холоден, мысль герцога парила возле того давнего, жаркого, португальского караула, и где та соломинка, и где тот Карл.