Андрей Астахов - Сын льва

– Пойдешь с нами, мерзавец, – заявил стражник. – Объяснишь нашему мудрому судье, как и почему драгоценное кольцо оказалось на твоей грязной лапе. Перстень забирается как вещественное доказательство.

– Идем, красавчик! – хохотнул второй стражник, толкнув Леодана в бок рукоятью плети.

Дориец, еле переставляя ноги, поплелся за блюстителями порядка. Молодой человек, забравший у Леодана перстень, проводил взглядом стражников и их добычу, потом направился к небольшому дукану, где под навесом сидел с чашей вина в руке человек, придумавший и оплативший все это представление.

– Стражники забрали перстень, благородный Самедьяр, – сказал молодой человек, подойдя к сидевшему поближе.

– Это не твоя забота. – Самедьяр вручил юноше десять саккаров условленной платы. – И поблагодари своих приятелей-актеров. Незаменимые люди, клянусь Куа.

– Господин мог бы прибавить пару монет для них.

– Хватит и этого. А теперь ступай. И помни – станешь болтать, оседлаешь самый высокий кол возле Чумных Рвов.

– Все понял, господин. Я нем, как утесы гавани.

– Ступай.

Наемник поклонился и затерялся в толпе, собравшейся рядом с дуканом. Самедьяр мелкими глотками допил вино, бросил на стол медный каваш и вышел на солнце. Жара спадала, день клонился к закату. Дело было сделано. Все, что осталось – так это успеть до темноты зайти в Башню Молчания и вернуть перстень жены Узмая, пока кто-нибудь из судейских не наложил на него свою лапу.

Глава пятая

Когда-то Башня Молчания, самая высокая постройка в Дарнате, была зиккуратом бога Шеша. Его построили еще в правление царя Ашебгардана, и долгое время Башня Шеша считалась одним из чудес Дарната. Однако после того, как в эпоху Полуденной Империи культ Шеша был отменен, башне нашли другое применение – из нее сделали городскую тюрьму. Мраморные и гранитные плиты облицовки башни растащили для других построек, священный сад у подножия вырубили, освободившуюся площадку превратили в плац для построений и порки провинившихся, а внутреннее убранство зиккурата было распределено по храмам, посвященным другим богам. Потерявшая прежнее великолепие башня сразу получила в народе новое название – Башня Воров, – причем было непонятно, кого имела в виду народная молва: тех, кого сажали в башню, или же тех, кто обобрал некогда священное место.

Касту не сразу завели в башню: вначале арестовавшие ее легионеры привели девушку в Дом Закона – низкое каменное здание справа от входа в тюрьму, где девушкой занялись тюремные чиновники. Они описали вещи Касты и сложили их в большой сундук, после чего один из тюремщиков, пожилой человек с желтым лицом и тусклыми глазами, велел девушке раздеться догола. Каста, плюнув себе под ноги, стащила тунику и швырнула ее к ногам желтолицего. В следующее мгновение стоявший за спиной девушки тюремщик ударил ее плетью по спине. Каста с яростным воплем повернулась к обидчику, замахнулась на него кулаком – и тут же получила новый удар от второго воина охраны, на этот раз тупым концом копья в живот. У нее перехватило дыхание, боль заставила сложиться пополам. Третий удар, древком по спине, сбил Касту с ног, и девушка упала лицом вниз на холодный земляной пол.

– Без глупостей, шлюха, – спокойно сказал желтолицый, – тут тебе не арена. Мы научим тебя уважать закон и его служителей.

Ее осмотрели, словно животное, предназначенное для продажи, заглянули в рот, раздвинули ноги, сорвали с шеи золотой амулет с прядкой волос Элеа и камень Тулькана. Желтолицый открыл амулет, брезгливо вытащил из него кончиками пальцев мягкий светлый локон.

– Да ты еще и ведьма! – воскликнул он.

– Это… волосы моей… дочки, – прохрипела Каста. – Отдай…

Желтолицый швырнул ей локон, амулет сунул в свой поясной кошель. Затем повертел в пальцах камень, полученный Кастой от Тулькана, и кинул его девушке. Второй чиновник протянул Касте тунику из жесткой мешковины и пару грубых веревочных сандалий.

– Одевайся, – велел он.

В башню ее повели желтолицый и два стражника-агламита, коренастые, длиннорукие и заросшие рыжей шерстью, как обезьяны. После яркого солнечного света на улице мрак башни ослепил Касту. Желудок полез к горлу от царившего в башне смрада. Каста остановилась, пытаясь справиться с накатившей тошнотой.

– Шевелись, шлюха! – Желтолицый толкнул ее в спину.

Они долго поднимались по витой каменной лестнице, едва освещенной тусклыми масляными светильниками. Потом Каста увидела камеры с решетчатыми дверями из кованого железа. Обитатели камер встретили ее появление восторженным воем, гыканьем и непристойными шутками.

– Эй, глядите, девка!

– Клянусь кровью, баба! Эй, начальник, куда ты ее ведешь? Посади к нам, хоть на денечек! Хоть на час, начальник!

– Какая баба! Эй, девочка, я тебя уже хочу! Посмотри же на меня!

– Ой, братцы, у меня сейчас яйца лопнут! Боги, как она пахнет! Да я отсюда чую запах ее киски.

– Дайте, дайте посмотреть! Эх, как бы я сейчас ей…

– Начальник, давай эту шлюху сюда! Мы ее быстро перевоспитаем, клянусь задницей Игерабала!

– Ножки, ножки какие! Сейчас умру…

Каста шла, опустив голову. Тошнота немного улеглась, но теперь ее бил озноб, совсем как перед боем. Хотелось выть от чувства бессилия. Если бы она могла, то голыми руками разорвала бы всех этих ублюдков, выдавила бы полные похоти глаза, повыдирала бы из смрадных ртов их грязные языки. Но за спиной пыхтели два агламита, вооруженные тяжелыми копьями, и Касте не хотелось испытать остроту этих копий на себе. Надо быть умнее. Все равно она выберется из этой помойной ямы. А потом посчитается с Кувладом за испытанное сегодня унижение. Мысль о том, что она однажды сделает с Кувладом, заставила ее кровожадно улыбнуться.

Ее привели к открытой камере, и желтолицый тюремщик втолкнул ее вовнутрь.

– Почтенный судья сегодня занят, так что суд состоится завтра, – заявил он. – Ночь ты проведешь здесь. Если вздумаешь устраивать истерики, познакомишься с колодками. Или отправишься к тем скотам, которых видела по дороге сюда.

Каста огляделась. Все это напоминало кошмарный сон, и ей с трудом верилось, что все, что творится с ней, происходит на самом деле. Камера была просторная, но сырая и холодная, и Касту вновь начало знобить – камни стен будто пили из нее тепло. Желтолицый захлопнул за ней тяжелую решетчатую дверь, загремел засов. Потом она стояла и слушала, как тюремщик и охрана удаляются по коридору, топая ногами, обутыми в тяжелые подбитые бронзой сандалии. Ее наконец-то оставили одну.

На каменном полу рядом с охапкой соломы, заменявшей постель, стоял кувшин с водой. Каста подняла его, понюхала – вода была свежей. Она жадно выпила всю воду, не задумываясь над тем, что больше воды у нее нет. Головокружение и тошнота стали меньше. Напившись, Каста легла, свернулась калачиком на соломе, прислушиваясь к лихорадочному стуку своего сердца. Потом она вспомнила о локоне Элеа. Все это время шелковистый локончик дочки был зажат у нее в левом кулаке. Каста разжала кулак, взглянула на локон – и слезы ручьем хлынули у нее из глаз. Второй раз за истекшие дни она плакала надрывно, в голос, совсем по-женски. Такого с ней не случалось уже несколько лет. Когда буря в душе улеглась и слезы иссякли, Каста поцеловала прядку Элеа и обвязала ее вокруг левого запястья, обмотала сверху полоской оторванной от туники мешковины на манер наручника. Теперь она была спокойна.