Гарри Тертлдав - Крисп Видесский

– Наверное. Но поскольку я мужчина, я вынужден задавать глупые вопросы. – Ребенок, словно по заказу, шевельнулся еще раз.

– Мы сделали это! – воскликнул Крисп, прижимая Дару к себе.

Только потом он сообразил, что может не иметь к этому никакого отношения.

Если Даре и пришла в голову та же мысль, она не подала виду.

– Мы это, может, и начали, – едко заметила она, – но остальную работу приходится делать мне.

– Перестань. – Гладкая, горячая кожа Дары под его ладонью напомнила Криспу, зачем они так торопились в постель. Он уложил супругу на спину.

– Раз ты жалуешься, – сказал он, входя в нее и глядя на жену сверху вниз, – сегодня поработаю я.

– Согласна, – ответила она. Глаза ее сияли в свете ламп. Скоро нам уже не удастся этим заниматься – между нами, так сказать, встанет третий. Так что… – голос ее прервался на мгновение, – …будем радоваться, пока можем.

– О да, – выдохнул он. – Да.

Письмо, посланное Яковизием задолго до солнцеворота, прибыло через несколько недель после того, как праздники закончились, но Крисп все равно ему обрадовался.

«Арваш согласен взять деньги. Теперь мы выясняем, сколько именно. Это не обычный жадный до золота халогай; он дерется за каждый медяк, точно городской торговец кальмарами (тут и кальмаров-то, к несчастью, нет – одни Скотосом проклятые говядина да баранина). Богом благим и премудрым клянусь, ваше величество, Арваш меня пугает. Он очень умен и безмерно жесток.

Но я, думаю, сумею не уступить ему. Остаюсь с глубочайшим отвращением в плискавосских буранах…»

Крисп с улыбкой свернул пергамент. Он легко мог представить себе, как острый язык Яковизия нарезает ломтиками туповатого военачальника-варвара, неспособного даже понять, что его оскорбляют. Потом Крисп перечитал письмо. Если Арваш Черный Плащ неглуп – а на это указывало все, что было известно о нем Криспу, – ядовитые стрелы Яковизия могли уязвить его очень глубоко.

Крисп свернул письмо снова и перевязал. Яковизий возглавлял посольства к варварам на протяжении трех десятилетий – почти столько, сколько жил на свете сам Крисп. Кому, как не ему, знать, когда следует остановиться.

Дела церковные накалялись, несмотря на зимние холода – Пирр неожиданно изгнал из храмов четверых проповедников. Обнаружив краткое сообщение об этом в стопке документов, Крисп немедля призвал патриарха к себе.

– И к чему вы ведете, пресвятой отец? – осведомился он, постукивая по пергаменту. – Я полагал, что потребовал от вас сохранения мира среди прелатов.

– Воистину так, ваше величество. Но чего стоит мир без истинной и крепкой веры? – Крисп уже давно понял, что Пирр не склонен к компромиссам. – Как вы могли заметить, я к своем сообщении указал причины каждого изгнания, – продолжил патриарх. Брионей из церкви святого Нестория называл вас в своих проповедях узурпатором императорского трона, а меня патриаршего.

– Такого нельзя терпеть, – согласился Крисп. В который раз он пожалел, что Гнатий не заточен по-прежнему в монастыре.

Свергнутый патриарх не только добавлял законности мятежу Петрония, но и служил надеждой всех духовных лиц, находивших невыносимым узколобое понимание Пирром законов и обычаев церкви.

– Продолжаю, – патриарх принялся загибать пальцы, отмечая прегрешения отступников, – Норик из храма святого Фелалия бесстыдно сожительствовал с женщиной – порок, слишком долго терпимый благодаря процветавшему при Гнатии попустительству.

Священник Луцулий имел привычку носить расшитую шелком рясу, слишком роскошную для духовного лица его положения. А Савиан…

– от ужаса Пирр перешел на хриплый шепот, – …Савиан склонился к весовщицкой ереси!

– Правда? – Крисп припомнил, как Савиан выступал против избрания Пирра патриархом. Пирр явно тоже не позабыл этого. Откуда вы узнали об этом? – спросил он, раздумывая, насколько мстителен бывший настоятель. Похоже было, что весьма.

– Его обвиняют собственные слова, – ответил Пирр. – В своей проповеди он заявил, что Скотос оскверняет сияющую славу Фоса.

Как может это быть, если только благой бог и повелитель зла…

– он сплюнул, отвергая имя Скотоса. – …не равны перед лицом Великого Равновесия?

Доктрина имперского православия утверждала, что Фос в конце концов сокрушит Скотоса. В восточных хаганатах Хатриш и Татагуш тоже поклонялись благому богу, но тамошние священники утверждали, что никто не может знать, победит ли в конце добро или зло. Отсюда и проистекала доктрина Равновесия. Крисп знал, что даже некоторых видесских теологов привлекала ересь «весовщиков».

– А вы уверены, – спросил он, однако, – что это единственное значение, которое Савиан мог вложить в свои слова?

Глаза Пирра опасно блеснули.

– Назовите иное.

Далеко не впервые Крисп пожелал, чтобы его образованность не ограничивалась умением читать, писать, складывать и вычитать.

– Может быть, это просто хитрый способ сказать, что в мире пока хватает зла. Фос ведь еще не победил, пресвятой отец.

– Я об этом вполне осведомлен, учитывая печальную греховность, которую зрю вокруг. – Пирр покачал головой. – Нет, ваше величество, боюсь, что речи Савиана нельзя истолковать столь просто. Когда силе Скотоса поражается человек его породы, подобные речи не могут быть невинны.

– Предположим, так сказал бы ваш верный сторонник, предположил Крисп. – Что вы сделали бы тогда?

– Наложил епитимью и изгнал бы из храма, – ответил Пирр тут же. – Зло есть зло, и не имеет значения, с чьих губ слетают грешные речи. Да оборонит нас от него бог благой и премудрый. Патриарх очертил на груди солнечный круг.

Крисп также осенил себя святым знаком. Внимательно оглядев назначенного им патриарха, он, пусть и с неохотой, решил поверить Пирру. Патриарх был узколоб, но в своих пределах справедлив.

– Что ж, пресвятой отец, – вздохнул Крисп, – поступайте, как знаете.

– Так и будет, ваше величество, заверяю вас. Эти четверо лишь заснеженная верхушка горы порока. Они ярче всего блестят в свете Фоса, озаряющем их злодеяния, но их сверкание не ослепит меня, чтобы я оставил стоять эту гору.

– Подождите секундочку, пресвятой отец, – вмешался Крисп, взмахом руки останавливая патриарха. – Я вас назначал на этот пост не для того, чтобы вы затевали смуту в церкви.

– В чем же состоит долг патриарха, как не в том, чтобы выкорчевывать грех? – возразил Пирр. – Если вы считаете, что существует обязанность более важная, в вашей власти лишить меня сана. – Он склонил голову, признавая главенство императора.

Крисп понял, что в Пирре он нашел, наконец, человека, которого неспособен переупрямить. Понял он и наивность своих надежд на то, что ответственность, налагаемая патриаршим троном, смягчит фанатичное упорство Пирра. Вывод отсюда следовал крайне неприятный: поскольку Крисп не мог позволить себе снять с Пирра синие сапоги – никто другой, спешно избранный на его место, не мог бы противостоять Гнатию – покамест аббата придется терпеть.