Евгений Адеев - Цена чести

— Ну, здравствуй, — тихо молвил Велигой, не шевелясь.

Волк оскалился, приблизился еще на пару шагов.

— Пришел проверить, не выкинул ли я опять чего-нибудь? — улыбнулся витязь. — Так опоздал, все самое интересное уже проворонил.

Жутковатая улыбка волка стала еще шире. Он подошел почти вплотную, не отводя внимательных глаз от лица воина.

— Зато в прошлый раз вы вовремя, вовремя явились… я обязан жизнью тебе и твоим сородичам, — продолжал Велигой чуть слышно. Почему-то возникло опасение, что если умолкнет надолго, чудный зверь исчезнет, вновь скроется в чаще и тогда… а что тогда? Что-то было в нем такое, чего не понимал разум, но зато невероятно остро чувствовало сердце. Тогда, на холме… или гораздо раньше? Трудно сказать когда, но возникла между зверем и человеком незримая связь, которую витязь ощутил только сейчас. Почему? Что у них общего?… Боги ведают. Об этом не хотелось думать, разум просто отказывался понимать, зато сердце наполняла теплая волна, будто бы в лютой сече, когда силы на исходе, вдруг ощутил рядом надежное плечо старого и верного друга…

— Кто ты? — тихо спросил витязь. — Откуда?

Ни звука в ответ… да и как может ответить волк?

— Между нами что-то есть… — голос витязя замирал, но молчать он просто не мог. — Что? Я никогда не видел таких, как ты. Что за тайна сокрыта в тебе?

Ни звука, только пристальный взгляд золотых очей…

— Оберег… Что он означает? Или это осталось от твоего прежнего хозяина… если у такого как ты может быть хозяин… Если он был, то кем? И что с ним стало? Чем ты был для него? Слугой, другом, соратником? Что объединяло вас?

Нет ответа…

Велигой понял, что ему нечего больше сказать. Все, что пришло на ум, уже слетело с языка, а сокрытое в сердце так трудно выразить словами… Но волк не уходил. Он наконец отвел глаза и медленно улегся у ног витязя. Надолго повисло молчание.

— Наверное, — с трудом выговорил Велигой, — у тебя было имя. Но сам я его не узнаю, а ты сказать не сумеешь… Чудится мне, что это не последняя наша встреча, а кликать, как тот безмозглый корчмарь, просто Волчарой — нет уж, не хочу. Грубо и глупо. Как же мне тебя звать, а, неведомая зверушка?

Волк поднял голову, скользнул взглядом по лицу витязя, и тихо-тихо завыл, с тоской подняв глаза к темному небу. Вой вдруг оборвался, на мгновение завис над поляной, и растворился в бесконечности, поглощенный чащей как и все звуки этой дивной ночи…

«Даже воет он как-то странно… — подумал витязь. — Нет, это либо вообще не волк, либо… либо не совсем волк. Волки воют так… да не так. Волки… Волчий вой… Вой…»

Имя само прыгнуло в голову — простое и вроде бы, даже, красивое…

— Я буду звать тебя… Войко.

Волк вздрогнул. В желтых глазах промелькнуло что-то… и погасло.

— Ну, годится? Будешь Войкой, а?

Зверь смотрел на витязя долго-долго… а затем мохнатая голова вдруг качнулась в чисто человеческом жесте согласия. В следующий момент он уже поднялся на лапы, по-собачьи отряхнулся, и быстро двинулся к лесу. Велигой услышал скрип открывающейся двери и шаги волхва. Он совершенно забыл о нем…

У самой стены деревьев волк все же обернулся, последний достигший его лучик света сверкнул золотом в больших глазах… и лес сомкнулся за ним.

— Войко. — Велигой повертел слово на языке и так, и сяк, словно пробуя на вкус. — Войко.

— О чем это ты? — спросил подошедший Барсук. — Уже со скуки сам с собою разговоры ведешь?

Велигой только улыбнулся в ответ, поднялся с лавки.

— Ну, — весело молвил так и не дождавшийся ответа волхв, — я все подготовил. Пойдем, посмотрим, что там у тебя в голове делается…

Они вошли в избу, и дверь отгородила от них очарование тихой летней ночи. А из чащи вновь донесся, загодя пугая упырей, печальный вой одинокого волка.

В горнице было тепло, приятно щекотал ноздри терпкий аромат тлеющих трав. Свет исходил лишь от двух длинных лучин в железных подставцах, вбитых в стену над широкой лавкой, застеленной медвежьей шкурой. В торце лавки волхв поставил здоровый чурбак — сидеть на таком в самую пору. Рядом стояло два берестяных ведерка — одно с водой, другое с какой-то темной жидкостью, исходящей густым паром с cильным запахом зверобоя и мяты. Стол Барсук подвинул ближе к лавке, разложил на нем несколько непонятных предметов так, чтобы в любой момент можно было легко дотянуться.

— Ну что, добрый молодец? — усмехнулся волхв. — Давай, займемся побитой твоею головушкой…

— Дырявой… — буркнул Велигой, подходя к лавке.

Волхв переместился к столу, быстро ополоснул руки теплой водой в малом корытце.

— Так, — молвил он, повернувшись к витязю. — Давай, раздягайсь до поясу, сапоги и портки сымать не надобно — твоя нижняя половина меня не интересует, чай я не красна девка.

Велигой выбрался из куртки, через голову стянул рубаху. Волхв поначалу глядел одобрительно — в колеблющемся свете лучин тени особенно четко обрисовали тугие валики огромных мышц, могучие плечи, мощный торс — потом вдруг нахмурился, твердо ухватил витязя за руку, принялся бесцеремонно поворачивать к свету то одним, то другим боком.

— Э, друже, да тебя что, в четыре цепа молотили, али с бером подрался? — присвистнул он, разглядывая изорванную бесчисленными шрамами кожу воина. — На тебе ж живого места не сыщешь!

— С котенком поиграл, — скривился воин. — Царапучий, зараза…

— И размером с теленка, — подытожил волхв. — Да-а-а-а, много ты битв повидал, небось, из каждой по одному такому вот подарочку вынес.

— Да нет, я их сразу вениками увязываю, по штучке тягать неинтересно.

— Ну и ну, — протянул Барсук, — чего только в жизни не видал, но чтобы одному человеку столько доставалось… Оказывается, и меня удивить можно! Вот это да! Краше на погребальный костер кладут!

Велигой промолчал. Да, такой вот ценой давалась воинская наука. Весь боевой опыт чертами да резами на собственной шкуре выписан — такое не сотрешь, не потеряешь. Поперся в баню — сиди, перечитывай, ежели грамотный… Пошел по утру умываться, в воду глянул — вот она, книга раскрытая прямо на самой роже. И писано в той книге как раз о том страшном, нелепом бое в пылающей крепости на дальней заставе, где получил свой злополучный удар палицей, из-за которого теперь так суетится Барсук. Шипами да осколками лопнувшей личины рожу тогда исполосовало так, что мама родная не узнает, чудом глаза не задело. Теперь вынужден начисто сбривать усы и бороду — лезут такими уродливыми клоками, что лучше уж вовсе без них.

Зато, схлопотав однажды какой-либо удар, ни разу после не ловился на такой же. Пусть говорят, что умные на чужих ошибках учатся — ну и Ящер с ними, прапор в руки, да тяжелую конницу навстречу. Может, и дурак, зато на своих промахах, о-о-ох как выучился… только вот не больно ли великая цена плачена за такие уроки?…