Виктория Бесфамильная - Когда пропадают дедушки (СИ)

После ужина Лоре села возле костра, обняв коленки и уткнувшись в них подбородком, и задумалась о предстоящем сражении. Лагерь укладывался спать, но еще то тут, то там слышны были приглушенные голоса, хриплый смех и бряцание оружия.

— Как дела малыш, — сержант дружественно похлопал ее по плечу, отчего Лоре чуть не упала. Когда она немного пришла в себя от этого дружеского знака внимания, голос сержанта раздавался уже где‑то возле соседнего костра.

Она никогда не понимала этих мужских похлопываний, потасовок, ударов в знак внимания, как будто нельзя просто сказать привет. Быть мужчиной было не так приятно, как ей показалось с самого начала. Лоре тихо вздохнула и вновь задумалась о предстоящей битве. Раньше она никогда не сражалась и даже не видела, как это делается. И завтрашний день ее немного пугал. Она посмотрела на массивный меч, лежавший сбоку от нее. Ее научили держать меч в руках и немного обращаться с ним, но этих знании и главное ее физической силы скорее хватило бы только для того, чтобы использовать это оружие на кухни, а не выходить с ним против целой армии. Затем Лоре вспомнила дедушку, представила, как он сидит где‑то там, в холодном подземелье, не видя солнца, одинокий и всеми забытый и в ней снова вспыхнуло желание ему помочь и уверенность, если и не в своих собственных силах, то в могуществе их армии точно. Коша, спасенный Филом от ее энтузиазма и уснувший от усталости в нескольких шагах от костра, заворчал во сне и перевернулся на другой бок. Лоре немного ему завидовала, она бы тоже хотела мирно уснуть и не о чем не волноваться и не думать до самого утра, но мысли о завтрашнем дне не давали ей покоя.

Она была глубоко несчастна, как только может быть несчастна молодая девушка, брошенная судьбой на битву во имя добра.

— О чем ты сейчас думаешь? — спросила она Оксидана, который тихо присел рядом.

— О мясе, — честно признался он. — На ужин дали так мало, что я от голода уснуть не могу, а завтра и того меньше дадут, потому что считается, что на пустой желудок лучше воюется. Только это все чушь.

— Как ты все время можешь думать о еде?

— О чем еще можно думать? — удивился гном, свято верящий, что в мире нет ничего важнее еды.

— О завтрашней битве, например. Тебе разве не страшно?

Оксидан на мгновение задумался, а затем честно признался

— Я об этом не думаю. И тебе советую не думать, все равно ничего хорошего не надумаешь, — философски заметил Оксидан.

— Ты думаешь мы правы?

— А какая разница?

— Как какая разница? Кто‑то ведь должен быть прав.

— У него твой дедушка, так что даже если мы не правы, это все равно ничего не меняет. Ты же хочешь найти дедушку?

— Хочу. Но, также не бывает. Кто‑то должен быть прав. И сержант сказал, что мы будем сражаться за добро и справедливость.

Оксидан шмыгнул носом, задумался:

— Добро именно потому и называется добром, что за него никто не сражается. А когда сражаются, то это уже недобро и несправедливость.

Лоре вскинула на него изумленные глаза.

— Ну, потому что все знают, что это добро и справедливость и сражаться, поэтому, не надо, — пояснил гном.

— Не понимаю, — честно призналась Лоре.

— Ну, например вот это хлеб, — гном протянул ей кусок хлеба, оставшийся от ужина. — Ты знаешь, что это хлеб и я знаю, что это хлеб. Зачем же нам тогда сражаться, если мы оба знаем, что это хлеб. Вот. А мы будем сражаться с ними, как будто они говорят, что это не хлеб, а мясо, и они будут сражаться с нами, как будто мы говорим, что это не хлеб, а мясо. Хотя и мы и они знаем, что это хлеб.

Они замолчали. Жевали хлеб и смотрели на затухающий костер. Лоре думала о том, что Оксидан оказался настоящим философом и о том, что он сказал. В то, что те другие, тоже будут драться за добро и справедливость, верилось с трудом.

— Ты думаешь, наш командор знает?

— О чем?

— О том, что они тоже за добро и справедливость. Может надо ему сказать?

— Наверное знает. А если не знает, то нам он все равно не поверит.

— И что же нам завтра делать?

— Думаю, надо будет держаться вместе, чтобы не потеряться.

— Хорошо бы дедушка был здесь, — вздохнула Лоре. — Он бы точно знал, что делать.

Оксидан молча согласился.

Глава 10. Это страшное слово…

Лоре подняла свой меч не для нападения и даже не для защиты, просто по инерции. Широкое стальное лезвие сверкнуло на солнце, а в следующее мгновение Повелитель Сорей обрушился на нее всей своей мощью. Даже если бы Лоре была могучим воином, она бы не устояла против этого натиска, но Лоре была всего лишь хрупкой девушкой, и она даже не пробовала сопротивляться и раненая рухнула на землю. Нет, земля не задрожала, небеса не разверзлись, не раздалось ни грома, ни молний, не остановилась битва, и даже Повелитель Сорей ничего не ощутил. И те, кто шел рядом с Лоре, набросились на него. Непобедимый и не уязвимый Повелитель Сорей замахнулся, и десяток мечей пронзило его. Кто‑то сбросил его с коня, скрутил, и понес к лагерю. Кто‑то подхватил потерявшую сознание Лоре и вслед за повелителем ее отправили к лекарю. Слух о том, что повелитель Сорей ранен и схвачен, медленно распространялся среди войск, но битва еще продолжалась. Лоре и Повелителя положили на соседние столы, и лекарь стал осматривать Лоре, потому что она была своей. Сорей медленно истекал кровью рядом, все еще не понимая, что произошло. Тем временем лекарь привычным движением разрезал одежду на Лоре. «Женщина» крик этот прокатился по лагерю как волна, повторяемый сотнями удивленных голосов. «Женщина» этот крик, словно нож, вонзился в командора Страга. Он резко повернулся, словно желая взглядом испепелить принесшего эту новость, и так же резко направился к палатке лекаря. Как грозовая туча, он наполнил собой все помещение, и некоторое время пристально смотрел на раненую девушку, над которой колдовал лекарь. К счастью для Лоре, она была без сознания. Затем командор Страг вышел, битва все еще продолжалась, но по пути он приказал двум воинам охранять пленного. Перевязанную Лоре отправили в соседнюю палатку, где лежали все раненные, так как командир ничего о ней не сказал и, положив на одну из коек, о ней забыли. Лекарь принялся за Сорея. Потерявший много крови, обессиленный болью, Сорей закусил губу, когда к нему прикоснулись врачующие руки. «Женщина» красной болью пульсировало его сознание. «Женщина» было в этом слове что‑то странное, что‑то неуловимое, Сорей пытался понять это, потому что чувствовал, что в этом кроется загадка его поражения и может быть смерти. Он медленно повернул голову и посмотрел на соседний стол. В следующее мгновение его слабеющее сознание напомнило ему битву. Он увидел бледное лицо с огромными испуганными глазами, бесполезный стальной меч, хрупкую фигуру на красной от крови простыне, над которой склонился хмурый мужчина, и все стало на свои места.