Диана Удовиченко - Реквием по империи

– Нет, – твердо выговорил Сид, вставая и проглатывая тугой комок горя.

Он был милосерден к чужим, незнакомым воинам. Так неужели отдаст клятым некромантам родного брата? Новобранец медленно поднял окровавленный меч…

Мышцы плеч одеревенели, спина, по которой ударил дубиной какой-то особо ловкий мертвяк, отзывалась на каждое движение тупой болью. Доспех казался тяжелым, словно был сделан из цельного куска камня. Глаза заливал стекающий по лбу соленый едкий пот. В груди саднило: сердце устало работать в таком бешеном ритме. Пальцы, сжимавшие рукоять эспадона, скрючило судорогой, и даже пожелай Мих разжать их, это стоило бы ему большого труда. В голове засела лишь одна странная мысль: "Скоро утро. Утром все закончится". Что именно должно произойти и каков будет исход, он не мог бы объяснить. Возможно, ему стало уже все равно, чем завершится для него эта битва? Но времени на размышления не было. И Мих продолжал драться, поднимая и опуская меч в такт размеренно повторяющимся в сознании словам: "Скоро… утро… скоро… утро…"

Он видел – или это ему показалось – Молчуна, который в одиночку отбивался от целой оравы неупокоенных. Мих начал было пробиваться к нему, но завяз в мельтешении мертвяков. Когда же путь был расчищен, друг потерялся из виду.

Один за другим падали на песок галатские воины, и теперь уже не хватило бы даже сотни отрядов милосердия, чтобы спасти всех погибших от позорного посмертия. Вырвавшаяся из Тиарин черная волна не-мертвых захлестнула песчаную косу и, бурля, сметая все на своем пути, устремилась дальше, к рядам арбалетчиков и магов. Не разбирая дороги, твари шли по трупам, оскальзывались на покрытых кровью прибрежных камнях, падали, вставали и снова упорно лезли вверх. Маги, насколько хватало сил, сбивали зомби волшбой. Но сражение растянулось вдоль Тиарин не меньше чем на майл, и заклятия истощенных долгим боем чародеев не могли покрыть такое расстояние. Андастанская армия прорывалась на благодатные земли Солнечного края. Вот-вот она должна была снести последний рубеж обороны.

Галатцев становилось все меньше, а поток зомби не иссякал. Все новые и новые твари выползали из многострадальной Тиарин. Мих не надеялся выжить, не мечтал о победе. Он просто делал свою работу, старался изрубить как можно больше порождений некромантского колдовства: "Скоро… утро… скоро… утро…"

Вдруг что-то изменилось. Мих, дравшийся у самой кромки воды, не мог видеть причины этих перемен. Но странным образом почувствовал, как лавина зомби, почти беспрепятственно катившаяся по берегу, замедлила движение, дрогнула и нехотя остановилась. С западной стороны бежали сотни воинов и вступали в бой: прибыло долгожданное подкрепление. Мих отрывисто, лающе рассмеялся. Подоспевшая помощь словно и ему придала сил. "Еще повоюем!" – решил он, не прекращая размахивать мечом, но теперь уже не ощущая ни боли, ни усталости.

Галатцы яростно врубались в стену не-мертвых тел, сдерживая их неумолимое наступление, не подпуская к невидимой линии, за которой начиналась империя. На замену чародеям, вымотанным бесконечной волшбой, пришли новые маги. Они обрушили на головы зомби шквал огненных заклятий. Тут и там твари вспыхивали факелами, на мгновение осветив картину битвы, превращались в обгорелые головешки и падали, распространяя удушливое зловоние. Битва закипела с новым ожесточением.

Бархат ночи медленно изменил цвет с черного на чернильно-синий, диск луны побледнел: близился рассвет, а вместе с ним и конец этой великой битвы. Предчувствие не обмануло Миха, и все действительно шло к завершению. Свежие силы резервных войск не сумели переломить ход сражения, а лишь продлили его агонию. Слишком велик был численный перевес андастанской армии, слишком неуязвимы зомби по сравнению с людьми.

Первые лучи по-весеннему радостного солнца осветили жуткую картину. По мутной после перехода зомби реке плыли мертвецы. Тиарин бережно укачивала на своих волнах погибших воинов, унося их прочь от места битвы, огибая застывший плот, на котором все так же стояла, наблюдая за сражением, некромантка. Серые валуны сделались красными, бурый от потоков крови прибрежный песок был завален трупами людей и обезглавленными телами зомби, и по этому страшному ковру шло андастанское войско – непобежденное, непобедимое, не-мертвое.

Оставшиеся галатцы все еще продолжали сопротивляться, маги еще отправляли в неупокоенных заклятия. Но это была лишь битва отчаяния – попытка подороже продать свою жизнь.

Некромантка свела вместе ладони и гортанно выкрикнула несколько слов. И тогда с противоположного берега прыгнули в реку несколько сотен зомби. Следом упали на воду широкие плоты. Твари вцепились в их края, удерживая, чтобы не унесло волнами. В паре фихтов ниже по течению, по широкой тропе, спустились, ведя под уздцы лошадей, молодые мужчины и женщины в черных одеяниях. По очереди они вставали на плоты, заводили коней, произносили заклятие, и бревенчатые сооружения, бережно поддерживаемые со всех сторон мертвецами, плавно пересекали Тиарин. Вместе с ними поплыл и плот следившей за людьми некромантки. Теперь, когда покорные марионетки выполнили большую часть работы, их кукловоды вышли на сцену, чтобы получить за свои труды самую сладкую награду – истекающие болью и ужасом человеческие души.

Первым на западный берег ступил стройный черноволосый юноша, державший под уздцы двух коней. Его лицо, с тонкими нежными чертами, светилось торжественной одухотворенностью, более подходящей поэту, нежели воину. За ним с плота сошла и девушка, своей волшбой разрушившая укрепления галатцев. Хрупкая, как фарфоровая статуэтка, большеглазая, пышноволосая, она выглядела трогательной и беззащитной на этом поле боя, заваленном горами изуродованных трупов. Молодой человек подал ей поводья, и шеймиды вскочили на лошадей.

Волшебным образом картина переменилась. Больше не было ни юного поэта, ни прелестной девы, достойной вдохновлять его на стихи. Были воины – жестокие, беспощадные, не знающие ни жалости, ни сострадания. Маги – сильные, могущественные, способные творить невиданные чары. Фанатики, свято верящие в превосходство своего народа, считающие, что все остальные не должны осквернять Амату своим дыханием.

Тонконогие андастанские скакуны строптиво вздергивали породистые узкие головы, нервно раздували ноздри, чувствуя запах крови и смерти. А для их наездников это были самые прекрасные ароматы, с которыми не могло сравниться ни одно изысканное восточное благовоние. Шеймиды жадно вдыхали насыщенный этим запахом воздух, не сводя глаз с убитых и умирающих, вслушиваясь в звуки затихающей битвы и стоны раненых. Впитывали чужие чувства: злобу, боль, отчаяние, ужас, наслаждались ими, становясь сильнее уже от царящей вокруг атмосферы. А сзади выходили на берег все новые некроманты.