Керстин Гир - Таймлесс. Сапфировая книга

Выпятив вздутые губы, он мерил меня взглядом с ног до головы. Я же завороженно пялилась на него. У него была очень своеобразная прическа: торчащие в разные стороны волосы, наверняка зацементированные килограммами геля и лака для волос. Тонкие бородки извивались по нижней части лица, как реки на карте. Брови были выщипаны и подведены черным карандашом, и, если я не ошибаюсь, он пудрил нос.

— Иэтодолжно до послезавтра научиться быть естественной на суаре[11] в 1782 году? — сказал он.

Было совершенно очевидно, что «это» означало меня. «Суаре» означало что-то другое. Интересно, что именно.

— Эй, мне кажется,Вздутые-губкитебя оскорбил, — сказал Ксемериус. — Если тебе нужно ругательство, чтобы бросить ему в рожу, я с удовольствием стану твоим суфлером.

«Вздутые-Губки» было уже неплохо.

— Суаре — это сборище поздно вечером, — продолжил Ксемериус. — Говорю на тот случай, если ты этого не знаешь. После ужина все не расходятся, а собираются в кучу, играют на пианино и стараются не уснуть.

— О, спасибо! — сказала я.

— Я до сих пор не могу поверить, что они готовы так рисковать! — сказала Шарлотта, вешая пальто на стул. — Разрешить Гвендолин общаться с людьми — это нарушение всех правил соблюдения Тайны. Достаточно только посмотреть на нее, как тут же видно, что с ней не все в порядке.

— Да-да, я подумал точно так же! — вскрикнулВздутые-губки. — Но граф знаменит эксцентричными выходками. Там лежит ее легенда. Почитай-ка — просто волосы дыбом!

Моя — что? Я всегда считала легенды относящимися к сказкам. Или к картам.

Шарлотта листала страницы в папке, лежавшей на рояле.

— Она должна играть роль воспитанницы виконта Баттена? А Гидеон — его сын? Не слишком ли это рискованно? Ведь может найтись кто-то, кто знаком с виконтом и его семейством. Почему нельзя было просто взять какого-нибудь французского виконта в изгнании?

Джордано вздохнул.

— Невозможно, из-за недостаточного уровня владения языком. Наверное, граф хочет нас просто испытать. Мы должны ему доказать, что сумеем каким-то чудом сделать из этой девчонки настоящую даму 18-го столетия. Мы простодолжны! — Он в отчаянии ломал руки.

— Ну, если у них получилось с Кирой Найтли,[12]то и со мной получится, — сказала я уверенно. Кира Найтли была самой модной девушкой во всем мире, но замечательно смотрелась в костюмных фильмах, даже с самыми придурочными париками.

— Кира Найтли? — Черные брови почти доползли до кромки начесанных волос. — В каком-нибудь фильме это еще сойдет, но Кира Найтли не продержалась бы и десяти минут в 18-м столетии, ее тут же бы разоблачили. Одно то, что она в улыбке показывает зубы, запрокидывает голову при смехе и широко открывает рот! Ни одна дама не позволяла себе это в 18-м веке!

— Но вы же не можете это знать со всей уверенностью, — сказала я.

— Что?! Что ты сказала?

— Я сказала, что со всей уверенностью…

Вздутые-губкисверкнул глазами.

— Нам пора установить первое правило. Оно звучит так: всё, что Мастер сказал, не подвергается сомнению.

— А кто у нас Мастер? А, понимаю, это вы, — сказала я и немного покраснела, в то время как Ксемериус гоготал во все горло. — Окей. Не показывать зубы в улыбке. Я запомнила.

Это я легко смогу. Вряд ли у меня на этой суаре… этом суаре… будет повод улыбаться.

Мастер-Вздутые-губкинемного успокоился, и брови вернулись на свое место. И поскольку он не мог слышать Ксемериуса, который орал с потолка «Дурачина!», он продолжил печальную инвентаризацию. Он спрашивал, что я знаю о политике, литературе, нравах и обычаях в 1782 году, и мой ответ («Я знаю, чего раньше не было — например, автоматического слива в туалетах и выборного права для женщин».) заставил его спрятать лицо в ладонях на несколько секунд.

— Я сейчас уписаюсь от смеха, — сказал Ксемериус и к моему великому сожалению он меня постепенно заражал смехом. Мне стоило огромного труда сдержать хихиканье, прорывавшееся от самой диафрагмы наверх.

Шарлотта мягко сказала:

— Я думала, они тебе объяснили, что она действительноабсолютноне подготовлена, Джордано.

— Но я… хотя бы основы… — Джордано поднял лицо из ладоней.

Я не решалась посмотреть на него, потому что, если косметика потекла, я не сдержалась бы.

— А что по части твоих музыкальных качеств? Фортепьяно? Пение? Арфа? Умеешь ли ты танцевать бальные танцы? Простойmenuett à deuxты наверняка знаешь, а другие?

Арфа?Menuett à deux?А как же! Всё, самообладание покинуло меня. Я начала безудержно хихикать.

— Хорошо, что хотя бы кто-то из нас веселится, — сказалВздутые-губкивне себя, и это, видимо, стало тем моментом, когда он решил мучить меня до тех пор, пока мне расхочется смеяться.

Это длилось не слишком долго. Уже через пятнадцать минут я чувствовала себя как последняя идиотка и неудачница. При том, что Ксемериус изо всех сил старался меня поддержать: «Давай, Гвендолин, покажи этим двум садистам, на что ты способна!»

Я бы с удовольствием это сделала. Но, к сожалению, я ни на что не была способна.

— Tour de main,[13]левая рука, глупая девчонка, но поворот направо, Корнуэллы капитулировали, лорд Норт вышел в отставку в марте 1782 года, что привело к тому, что… Поворот направо — нет, направо! Боже мой! Шарлотта, будь любезна, покажи ей еще раз!

И Шарлотта показала. Тут нужно было признать — она прекрасно танцевала, у нее все движения выглядели легко и просто.

И, по сути, это было легко и просто. Пойти туда, пойти сюда, повернуться, постоянно улыбаться, не показывая зубов. Музыка звучала из спрятанных в панелях динамиков, и нужно сказать, что это была не та музыка, от которой сразу хочется пуститься танцевать.

Может быть, я бы лучше запомнила шаги, если быВздутые-губкине тараторил все время:

— Так вот, с 1779 года — война с Испанией… теперь мулен, прошу, четвертого мужчину мы должны просто представить, и реверанс, так точно, чуть больше грациозности! И опять сначала, не забываем улыбаться, голову прямо, подбородок вверх, Великобритания как раз лишилась Северной Америки, о боже мой, нет, направо, рука на уровне груди и прогнуться, это тяжелый удар, и французов не любят, упоминать о них считается непатриотичным… Не смотреть на ноги, в этой одежде там все равно ничего нельзя увидеть.

Шарлотта ограничивалась внезапными странными вопросами («Кто был в 1872 году королем Бурунди?») и непрестанно качала головой, что делало меня еще более неуверенной в себе.

Через час Ксемериус заскучал. Он слетел с люстры, махнул мне рукой и исчез сквозь стену. Я бы с удовольствием поручила ему посмотреть, где сейчас Гидеон, но это оказалось ненужным, так как через четверть часа пыткой менуэтом он вместе с мистером Джорджем пришли в трапезную. Они как раз застали тот момент, когда я, Шарлотта иВздутые-губкис четвертым невидимым участником танцевали фигуру, которуюВздутые-губкиназвал «le chain» и в которой я должна была подать руку невидимому партнеру. К сожалению, я подала ему не ту руку.