Александра Мурри - Трофеи берсерков (СИ)

Кроме того, что все хуже некуда, никакой полезной информации оборотни не получили. Разве только то, что между собой у смолгов тоже не все гладко. Но это не новость, так, насколько помнил Генрис, было всегда.

Дыша через раз, они аккуратно и внимательно обследовали весь лагерь и пещеры. И от увиденного волоски на теле много повидавших воинов вставали дыбом. Оборотни предпочли бы все что угодно, встрече со смолгами.

Генрис решил отправить одного рыся обратно в город, ведь глава клана пребывал в блаженном неведении о новой напасти. Да и Лесли стоило предупредить о таких соседях.

На ночь в этом гостеприимном лесу никто оставаться не захотел. Ехать ночью опасно, но еще опаснее ночевать так близко к бывшей стоянке смолгов. Судя по количеству следов и костей, их там было по меньшей мере десяток особей. Кто знает, на долго ли они отбыли, может уже в эту ночь захотят вернуться на облюбованное и обжитое место.

Вернувшись в свой лагерь, воины оперативно собрали вещи и оседлали успевших немного отдохнуть лошадей. Путь к берам продолжат лишь семь воинов, три девушки и четыре сундука с платой. С короткими остановками, загоняя лошадей, оборотни надеялись к завтрашнему вечеру прибыть в клан Волков.

Скачка длилась остаток ночи и последующий день. Тракт петлял между густыми лесами, огибал массивы гор и уходил далеко на север. Населенных мест на пути становилось все меньше, чаще встречались сгоревшие до основания деревни. Пустые, серо — черные пятна и остовы домов в окружении травы и леса. Черное на зеленом, чьи‑то обгоревшие останки и цветущий рядом клевер. Жизнь и смерть переплетались, образуя гармоничные узоры. И живое прикрывало мертвое, зелеными листиками закрывало непогребенные тела и пепелища.

К волкам прибыли глубокой ночью. Как не гони лошадей, а старая повозка задавала свой темп. Ворота при въезде отсутствовали, высокий частокол из цельных бревен местами повален, местами сожжен. Город пуст и тих. На темных узких улицах мелькали лишь крысы и мыши, сверкая красными точками глаз. Ночь в бедствующем городе была их временем.

Фургон и семеро всадников производили много шума, подковы стучали о выложенную камнем дорогу, повозка громыхала и стонала как войско привидений. И все — же, никого это, похоже, не заинтересовало. В окнах не вспыхивал свет, любопытные не выглядывали из домов — развалюх, стражники не останавливали с вопросами. Вернее сказать, и стражников‑то не видно никаких. В городе волков обоз с контрибуцией встречали только многочисленные грызуны.

Генрис направил отряд к дому главы клана, Мартена. Он знал его уже много лет, вместе воевали и против смолгов в той давней войне, и против беров в последние месяцы. Он надеялся получить от волков столь необходимую подмогу, больше воинов в сопровождение, оружия, новых лошадей. Но по мере продвижения вглубь поселени, Генрис начинал сомневаться в способности волков поделиться с кем‑либо силой. Им самим поддержка была бы совсем не лишняя. Город разорен полностью.

В отряде все уставшие донельзя, взмыленные лошади медленно переставляют копыта. Они ехали больше суток, всего несколько раз останавливаясь на короткий привал, чтобы поменять лошадь тянущую фургон, да наскоро перекусить.

Воины, мягко говоря, не были довольны таким поворотом событий, бесконечной изнурительной дорогой, холодом и голодом. Но единодушно согласились, что лучше так, чем рисковать столкнуться со смолгами. Мысли и воспоминания об увиденном на их залитой кровью стоянке, подгоняли в спину сильнее любого попутного ветра. Гнали все дальше от опасности, или наоборот, приближали к ней. Ни в чем нельзя быть уверенным.

Оборотни попеременно перекидывались и неслись вперед обоза в зверином обличии. Заворачивали в лес на разведку, ловили чужие запахи, проверяли безопасность пути и заодно давали телу хоть какой‑то отдых и разнообразие движения.

Ада снова пристроилась к щели подглядывать, не могла себе позволить долго отсиживаться в углу. Чем раньше выяснит положение дел, тем вероятнее, что сможет вовремя среагировать. Вовремя и правильно.

За время пути они более — менее пришли в себя, существенно в этом помогли слезы. Девушки втроем, тесно обнявшись, без перерыва прорыдали навзрыд несколько часов. Первой стала плакать Лисичка, она перекинулась и быстро, суматошно, одевалась. И тогда все увидели покрывающие ее тело синяки и кровоподтеки, царапины, ссадины. На шее сильно болел укус, кучерявые волосы в запекшейся крови. Ада остановила руку Нессы, которую та вдевала в рукав куртки. Она хотела обработать рану и стереть со спины кровь. Лисичка посмотрела на нее затравленным взглядом.

— Бедная Несса, что ты пережила, — Ада и старшая сестра обняли ее с двух сторон.

Проявленное сочувствие спровоцировало в Нессе водопад слез. Из жалости к самой себе, ко всем ним. Когда никто не жалеет, хотя бы явно не показывает свою жалость, сохранять спокойный вид гораздо легче. Если же начинают утешать и сочувствовать, — все, последняя преграда на пути к истерике сломлена.

Но не всегда истерика, это плохо. В данной ситуации всем трем девушкам требовалось дать выход накопившимся негативным эмоциям. И поскольку возможности это сделать ограничены четырьмя стенами повозки, то истеричные слезы с подвыванием, соплями и иканием, неплохой выход. Девушки пытались остановиться, сжимали челюсти, ожесточенно стирали ладонями слезы со щек, но потом, посмотрев в лица друг друга, снова взрывались рыданиями.

Так продолжалось до самого утра. А с первыми лучами солнца, обработав наконец самые сильные повреждения Нессы, девушки легли спать. Солнечный свет проникал через все щели и прорехи в ткани, ласково дотрагивался до заплаканных глаз и покрасневших носов. Клык устроился под боком у Нессы. Ей больше всего требовалось сейчас ощущать мягкое тепло и быстрый стук сердца маленького существа, которое тоже было слабым и нуждалось в защите. Так же, как она сама.

Проснулись уже ночью в городе. В небе рассыпаны пригоршнями яркие звезды, снова светит бледная круглая луна. Самочувствие у девушек как у утопленников — все тело как будто придавлено толщей воды, глаза видят мутно, а воздух через заложенный нос не проникает. Единственное, что не было характерным для утопших, это жажда. Им всем ужасно хотелось пить. Хорошо, что хотя бы аппетит пропал и в туалет ни у кого надобности бежать не было. Уже только лишь мысль о том, чтобы выйти из фургона, вызывала неконтролируемую дрожь по телу. Не долго думая, они приложились еще раз к Адиной бутылочке с успокаивающим зельем. Его слишком много быть не может. Гулять, так гулять!