Король-поэт - Илана С. Мьер
Дом был не просто местом.
Дорн Аррин согнулся к земле, взял круглый гладкий камень и бросил. Камень подпрыгнул шесть раз и утонул.
Тихие аплодисменты. Дорн посмотрел на их источник.
— Я не просил твоего одобрения.
— Не словами, — сказал Этерелл Лир.
— Зачем ты здесь?
— Я думал попробовать, — Этерелл поднял камень с берега и бросил. Его рука была беспечной, камень утонул, не подпрыгнув.
— Ты не пытался, — сказал Дорн.
— Точно, — другой мужчина выглядел задумчиво. Ветер спутал его золотистые волосы. — Думаю, я не достаточно переживал. Так часто случается.
Дорн отвел взгляд от него к воде. Она была серебристо-серой без солнца.
— Я долго путешествовал, — сказал он. — Казалось, годами. Порой я думал, что больше тебя не увижу.
Этерелл стоял теперь рядом с ним. Не двигаясь. Он коснулся щеки Дорна.
— Если увижу тебя снова, придется тебя убить, — сказал Этерелл. — Боюсь, это будет частью работы. Я стану вот-вот кронпринцем. Есть помехи, но перспектива власти… это для меня новое.
Дорн не хотел двигаться.
— Зачем кому-то хотеть моей смерти?
Этерелл попятился и опустил руку.
— Так ты не видишь, — сказал он. — Ты не знаешь, — он улыбнулся. — Скоро поймешь.
* * *
Когда Дорн проснулся, он напомнил себе, где был. Это стало стандартом. Его разум не осознавал сразу перемены. Каждый день приходилось напоминать себе.
Малое изменилось. Он был в своей старой комнате в Академии. Кровать Этерелла напротив была аккуратно заправлена, и он будто мог вот-вот вернуться.
А потом он вспомнил ситуацию. Уроков внизу не было. Как и завтрака в столовой. Замок, когда-то полный учеников, был пустым. Или почти — на другом этаже могла еще спать Джулиен Имара. На первом этаже жили повар и садовник, только они и остались. Когда Дорн и Джулиен вернулись, оказались на каменном берегу из его сна, была осень, Пророки и ученики пропали.
Они узнали это, прибыв, когда Овейн, садовник, и его жена Ларанта, повариха, оправились от шока при виде них. Хотя этих двоих было сложно шокировать после произошедшего. Они не сдержались, только когда Джулиен рассказала им, что Валанир Окун сделал ее Пророком. Ларанта заплакала. Она знала Валанира еще мальчиком. Труп, который унесли из Зала лир, едва ли напоминал человека.
Дорн Аррин сам дрожал от того воспоминания.
Он с неохотой сдвинул одеяла — в комнате было холодно. К счастью, его одежда и плащ из бархата и беличьего меха, подаренный ему родителями, остались в сундуке у кровати. Он развел огонь в камине. Он не экономил, ведь склады были полны запасов, а в замке никого не было.
Важнее было то, что его лира лежала на столике у кровати, где он ее оставил. Лира из ивы и олова не манила воров. Его вещи, кроме плаща, стоили мало. Но он не знал, остались его вещи целыми из вины или суеверий.
Как и каждое утро, он подошел к окну. Словно мог что-то заметить среди воды и деревьев. Указание на чары, которые прогнали архимастеров. Птицы остались, чайки, соколы и скопы, кричали друг другу и небу.
Архимастера и студенты убежали в Вассилиан, крепость, отданную поэтам Лин Амаристот. Но не Избранные, не Элиссан Диар. Не Этерелл Лир. Те совершили другое. И это Дорн Аррин заставлял себя вспоминать каждое утро. Это было слишком странно.
Король-поэт правил в Тамриллине.
Он плеснул холодной водой из чаши в лицо, мысли вернулись к ночи, когда они прибыли два дня назад. Джулиен Имара вернула их. Путь прошел как во сне, занял месяцы, это они поняли, как только вышли из леса и ощутили холод. И когда увидели красные ягоды на боярышнике.
Близилась зима, об этом сообщил Овейн, пока они грелись той ночью на кухне. Только одна комната использовалась. Старик, который стал садовником в Академии раньше, чем они родились, сидел на скамье у печи с трубкой и смотрел, как Дорн и Джулиен жадно поглощают хлеб, мясо и рыбу. Они были с овощной пастой с травами, которую, к счастью, еще готовила Ларанта.
Садовник сказал им кратко той ночью. Большинство мальчишек пропали. Один из Пророков резко умер. Один юноша после пропажи был найден на берегу на востоке мертвым, его принесли волны.
Это не объясняло странное состояние острова, но Овейн не стал уточнять. Он сказал им, что они с Ларантой не ходили в лес глубоко, лишь собирали хворост. Он ходил часто к неводам за треской и линем, и только в свете дня.
— Линь? — спросила Джулиен.
Дорн обрадовался простой теме и сказал со сдержанным видом.
— Он вкусный с вареньем из терновой ягоды.
Конечно, это не было правдой, но она сразу это поняла и вздохнула. Академия не славилась кухней. Но Ларанта пекла хороший хлеб, и рагу из овощей было неплохим, ведь архимастер Хендин с любовью занимался грядками.
Где был архимастер Хендин?
— Ушел, — сказал Овейн, выдыхая дым.
Не мертв?
Нет, насколько знал садовник. Архимастер Хендин, видимо, отправился вскоре за теми, кто уехал после Манайи.
— Он думал, что вы мертвы, — добавил задумчиво Овейн. — Вы оба. Мы все так думали. И ему было больно видеть, что тут такое может произойти.
Позже той ночью, когда огонь стал углями, Дорн спросил очевидное: Почему они не ушли?
Они сначала остались, потому что это был дом. Потом, потому что было некуда идти. У них не было детей или другой родни на континенте. Ребенок Ларанты родился мертвым, когда ей было девятнадцать.
Повариха убирала тарелки, пока это обсуждали. Она двигалась спокойно, но Дорн, казалось, ощущал эмоции, дрожащие внутри нее как задетая струна. Она переживала за них, видела в них детей, но она была счастлива. Счастлива, что они живы, и что тут появились свежие лица, которые нужно было накормить.
Овейн или не замечал настроение жены, или ему было все равно. Он продолжил. Они думали уйти, поискать счастья в Эйрне или спросить убежища в Вассилиане. Но пока что они не могли покинуть остров.
В это время года воды были беспокойными. На лодке было опасно. Только паромщик знал, как не сесть на мель и не врезаться в камни под
