Кононов Варвар - Ахманов Михаил Сергеевич
«Превосходно! – одобрил Трикси. – Я бы сказал, очень реалистично и современно. У вас ведь до сих пор насилуют?»
– Еще бы! В полный рост! – откликнулся Ким. Пальцы его с небывалой резвостью плясали по клавишам, с каждым словом история Зийны двигалась вперед, и он уже сомневался, кто у него главная героиня, то ли Дайома, то ли красавица из Пуантена, которую он породил на улице Зины Портновой. Непраздный вопрос! Как все, имевшее отношение к Дарье Романовне… Ким предпочел бы, чтобы по облику она была Дайомой, а по характеру – Зийной, столь же заботливой, самоотверженной и нежной… «А вдруг она такая в самом деле?..» – мелькнула мысль. Нашла ведь его в больнице… не просто нашла, а притащила пудовую сумку с деликатесами… Небось Кузьмич их сейчас подъедает!
Трикси опять пробудился:
«История рассказана, костер погас, и девушка уснула. Конан встает, обходит лагерь и смотрит, не затаились ли во тьме враги… Так?»
– Не так. Мой издатель заявил бы, что герои скисли, а сюжет провис. Не хватает важной сцены.
«Какой? Чтобы не скиснуть, им надо поесть?»
– Нет, позаниматься любовью, – объяснил Ким. – Но в романтичном и скромном изображении, чтобы читали бабушки, дочки и малолетние внучки. И все были довольны.
Прищурившись, он поразмыслил пару секунд, потом написал:
«Руки Зийны крепко обнимали шею Конана, трепещущая грудь прижималась к его плечу, шелковистые волосы душистой волной прикрывали губы; он вдыхал их аромат, медленно пропуская невесомые прядки меж пальцев. Эта голубоглазая пуантенка нравилась ему, ибо сердце Зийны было столь же самоотверженным и преданным, как у Белит, королевы Черного Побережья, его погибшей возлюбленной. „Сколь различны эти женщины обликом и сколь схожи душой“, – лениво размышлял он, прижимая к себе покорное девичье тело; теперь, после трехдневных странствий по пиктским чащобам, он не сомневался, что Зийна – как некогда Белит – отдаст за него жизнь».
«Скромно, очень скромно, – согласился Трикси. – Обнять, прижаться трепещущей грудью, погладить по головке… Если б и на деле было так, я бы смирился с вашими сексуальными обычаями».
– Критикан! – отозвался Ким. – Ну что с тебя взять, с инклинайзера без самого важного инклина? – Перечитав написанное, он задумчиво наморщил лоб, посмотрел на часы (было семь минут второго), перевел взгляд на темную полоску леса по другую сторону улицы и пробормотал: – Вот теперь можно отправить Конана в дозор… Ночь, глухое время… шумят деревья, воют волки, и пикты крадутся по пятам…
Пальцы Кима забегали по клавишам.
* * *Усталая Зийна заснула в его объятиях. Конан бережно прикрыл ее плащом и несколько мгновений разглядывал умиротворенное лицо девушки; сейчас она казалась ему столь же прекрасной, как рыжекудрая Дайома. Даже еще прекрасней; ведь для владычицы острова он был всего лишь игрушкой, а эта юная женщина, одарившая его любовью, нуждалась в защите и покровительстве. Тот, о ком заботишься, становится особенно дорог; и хоть Конан не обладал чувствительным сердцем, он поклялся про себя, что после замка Кро Ганбор наведается в Рабирийские горы и вырежет печень главарю бандитов, обидчику Зийны.
Но сейчас его тревожили иные заботы. Он поднялся, подвесил к поясу меч, взял в руки копье и отошел на самый край поляны, где они расположились на ночлег. Тут, в двадцати шагах от костра, царила непроглядная темнота, и ничто не мешало киммерийцу слушать ночные шорохи и всматриваться в ночные тени.
За три дня они преодолели немалый путь и находились сейчас у верхнего течения Черной. Речной поток отделял земли пиктов от Боссонских топей, и Конан старался не уклоняться к восходу солнца, чтобы не угодить в бездонные трясины нескончаемых болот. Он неплохо знал эти места, ибо доводилось ему служить наемником на пиктских рубежах, в джунглях Конаджохары, под Велитриумом, пограничным аквилонским городом. К западу от Велитриума стояла небольшая цитадель Тасцелан, бревенчатая крепость, защищавшая переселенцев из Аквилонии; ее коменданту киммериец и продал свой меч. Времена тогда были неспокойные, южные пикты бунтовали, а потом, объединившись под рукой Зогар Сага, местного колдуна, и вовсе сожгли Тасцелан. Конан едва унес ноги; впрочем, Зогар Сага он успел прирезать.
Хоть с той поры минуло лет шесть или семь, он помнил и звериные тропки в лесу, и подходящие для привалов поляны, и ручьи с чистой водой; помнил и то, как надо ходить в этих лесах, где за каждым деревом могла таиться засада. Пикты были дики и коварны, не менее дики и коварны, чем киммерийцы, и Конан их не любил. Они отличались бессмысленной жестокостью – могли, к примеру, отрезав человеку голову, истыкать труп ножами. Но, не испытывая теплых чувств к этим коренастым черноволосым варварам, он уважал их, как воин может уважать воинов. Пикты являлись отличными бойцами, упорными и храбрыми до безумия, и их каменные секиры и копья с кремневыми наконечниками нередко одолевали аквилонскую бронзу и сталь. Лес был для пиктов и отчим домом, и обителью богов, о чем стоило помнить всякому, желавшему незаметно постранствовать в их землях.
Конан тоже не забывал эту истину, проявляя предельную осторожность. Он пробирался на север самыми глухими тропками, жег крохотные костры под разлапистыми ветвями огромных елей, смотрел, слушал, нюхал. Два дня все было тихо; на третий его начало одолевать смутное беспокойство. Казалось, нет никаких поводов для тревоги: он видел лишь следы кабанов, оленей да медведей, слышал только шорох ветвей да скрип чудовищных темных стволов, вдыхал свежие ароматы хвои и смолы, а не дым костра и не едкий запах человеческого пота. Но инстинктивное предчувствие опасности не покидало киммерийца. Враги были еще далеко, но он представлял, как чьи-то внимательные глаза рассматривают сейчас отпечаток ноги в мягком мху, обломанный сук, примятую траву и срезанную ветвь; чьи-то ладони пересыпают пепел костра, определяя, сколько дней назад его жгли и сколько путников грелось у жаркого пламени. Как ни берегись, нельзя пройти по лесу и не оставить следов, а опытный глаз, глаз охотника-пикта, зацепившись за одну отметину, найдет и другую.
Вот почему, даже обнимая нежное тело Зийны, Конан был настороже, и взгляд его перебегал с лица девушки то к темным стволам деревьев, то к лежащему поблизости арбалету. И сейчас, когда его подруга уснула под теплым плащом, он не мог избавиться от беспокойства: слушал, нюхал лесной воздух, широко раздувая ноздри, думал. Еще пять-семь дней, и они доберутся до границы Ванахейма, но можно ли считать это залогом безопасности? Вовсе нет; пикты, лесные крысы, упрямы и будут идти по следам до тех пор, пока не настигнут добычу. Особенно киммерийского воина! Вряд ли они ведают, за кем гонятся, но если б знали о том, Конан не дал бы за свою жизнь и жизнь Зийны ломаного стигийского медяка.
Наконец, убедившись, что враги далеко, он выдрал клок влажного мха, притушил им костер и лег рядом с Зийной. Некоторое время киммериец размышлял, не направиться ли все же к востоку, чтобы запутать следы в Боссонских топях, потом вспомнил о жутких болотных демонах и прочей нечисти, водившейся за Черной рекой, и решил идти прежним путем. Вскоре дремота начала одолевать его, а аромат волос Зийны заглушил запахи леса. Спустя несколько мгновений он уснул, но спал беспокойно, не отпуская рукоять обнаженного меча.
* * *Ким тоже уснул, часов в пять утра, и проспал до десяти.
Проснулся он голодным, как ванахеймский волк, – видимо, сказывались еще реинкарнация в Конана, битва в подвале, игры с батареей и прочие подвиги. Чувствуя зияющую пустоту в желудке, Ким осмотрел холодильник, но, кроме обертки от маргарина и сырной корочки, не обнаружил ничего. Он сунулся в письменный стол, где в левом верхнем ящике лежали деньги с последнего гонорара, а под ними – заначка, неразменная сотня долларов и еще сто мелкими купюрами, пятерками и десятками.
«Целое богатство! А ты говорил…» – раздался шепот Трикси.
