Пламенный клинок - Вудинг Крис
Он перестал прислушиваться к разглагольствованиям Хассана. Все это он и так знает: «Разве можно доверять оссианам, они ведь не соблюдают правил. Если на них действует только наказание, их и будут наказывать». Капитан будто говорил с непослушными детьми. Будто сам был лучше во сто крат.
Кейду все это опостылело.
«Ненавижу его».
Но нет. Ненавидеть не получалось. Арен много лет был его другом. Конечно, они пререкались, несколько раз даже ссорились, но, как водится у мальчишек, к утру размолвки забывались, так что даже извиняться не приходилось. Арен всегда оставался верным и честным, лучше и не пожелаешь. Кейду просто нужно было кого-нибудь обвинить в своих несчастьях, иначе пришлось бы обвинить себя самого.
Какое безумие заставило его встать на пути у того кроданского солдата? На что он надеялся?
В первые жуткие дни заточения он много размышлял над этим вопросом, но ответа так и не нашел. Может, у него помутился разум. Может, ему надоел кроданский гнет, надоело подчиняться. А может, он боялся потерять Арена — единственного человека в его серой жизни, который поднялся над обыденностью, который, подобно самому Кейду, грезил о приключениях за пределами Шол-Пойнта.
А может, дело лишь в том, что Арен — его друг, а за друзей надо заступаться, чем бы это ни грозило.
«Ну полюбуйся, куда тебя занесло».
Начальник лагеря Крент стоял на безопасном расстоянии от псов; его брюхо обтягивал черный мундир, а плечи покрывала накидка из медвежьей шкуры. Вид у него вечно был самодовольный, на губах играла полуулыбка, будто после сытного застолья. За казнью он наблюдал с таким же благодушием, с каким воссылал молитвы Вышнему в фестендей или собирал узников, чтобы объявить об очередных достижениях империи.
— Из лагеря бежать невозможно! — продолжал Хассан. — За этими стенами вы встретите холодный прием. Селяне не станут вам помогать. Дорога постоянно патрулируется. Вокруг нас горы и леса, так что вас добьют непогода и голод, даже если вы улизнете от наших собачек. — Он махнул рукой в сторону костоголовых псов, как будто кто-то мог их не заметить. Двое дюжих укротителей тянули зверюг за поводки, а те щерились и огрызались. Плотно сложенные, плоскомордые, клыкастые; шерсть на всем теле и вокруг глаз черная и короткая, только на голове белая, словно маска в виде черепа, благодаря чему звери и получили свое название. Кроданские костоголовые псы были настоящими охотниками на людей, взращенными для убийства. Говорили, что у них особое чутье на оссианскую кровь, но Кейд в этом сомневался. Оссиане и кроданцы веками жили по соседству и давно перемешались. Несмотря на разрыв в языках и верованиях, единственная настоящая разница между двумя народами состояла в том, что оссиане в основном были темноволосыми, с карими или зелеными глазами, а кроданцы — белокурыми и голубоглазыми. Но даже так различать их было трудновато, если отбросить одежду, язык и манеры. Темноволосый Арен умел выдавать себя за кроданца, поскольку отлично знал их ухватки, а белобрысый Кейд оставался насквозь оссианином. Кроданцы изображали из себя отдельную породу людей, но по сути были точно такими же. Скорее всего, псов просто приучили нападать на всякого, кто одет как узник.
Дегган скулил и молился вслух, от страха с трудом подбирая слова. Кейд бесстрастно наблюдал за его мучениями. Кому какое дело до его смерти? У Кейда свои заботы. Ему никогда больше не увидать родителей, а по матушке он тоскует ужасно. Друзья, наверное, уже позабыли его. Когда-то он сетовал, что житье в Шол-Пойнте — сущее заточение, клял отцовскую мастерскую. Много бы он отдал теперь, чтобы все это вернуть.
Просыпаясь поутру, Кейд не сразу вспоминал, где находится. На мгновение ему казалось, будто он опять дома, в своей постели, снизу доносятся ароматы свежеприготовленного завтрака, а взошедшее над побережьем солнце светит сквозь занавески. А потом действительность обрушивалась на него; он понимал, что его ожидает рудник, и мечтал умереть. Порой ему казалось, что можно довести себя до смерти одной только силой воли, но, несмотря на усталость, он все равно продолжал жить. Оставался только изнурительный труд, которому не было конца.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— Сарла, Повелительница Червей, смилуйся надо мной!
Дегган взывал к Воплощениям, но не к своим тюремщикам. Он понимал, чего от них ждать. Хассан с притворным сочувствием убеждал несчастного, что тот сам навлек на себя беду. Крент с добродушным безразличием словно произносил застольную речь, а не возвещал о мучительной расправе над человеческим существом. Кейд даже не знал, что хуже.
«Вот оно, кроданское правосудие. Ты видишь, Арен?»
Разумеется, Арен видел. И, вероятно, придумал какое-нибудь гнусное оправдание предстоящему кровопролитию — дескать, оссиане нуждаются в дисциплине и без показательных примеров не обойтись. Раньше, на родине, Кейд умел пропускать подобные рассуждения мимо ушей, но теперь они сделались невыносимыми. Возможно, Арен не способен усвоить, что в случившемся повинны квадратноголовые, зато Кейд вполне способен, хотя от этого ему не легче.
«Я буду о тебе заботиться», — сказал Арен; но Кейд не хотел такой заботы. Он устал от бесконечных подбадриваний со стороны друга; его злило, с каким упрямством тот стремится в будущее, таща за собой Кейда. Каждый подарок Арена был маленьким воздаянием, одним из камешков, призванных засыпать бездонную яму его вины. Напоминанием, что они уже не те неразлучные друзья, которые носились как угорелые по каменным закоулкам Шол-Пойнта, сражались с драккенами и ограми, штурмовали воображаемые крепости и заигрывали с местными девчонками.
Кейд смутно ощущал, что стал для друга искуплением. Арен жаждал его спасти. Но отсюда пути не было, и Кейд это понимал.
По знаку Хассана спустили псов, и молитвы Деггана превратились в вопли. Кейд наблюдал, как зверюги делают свое дело, но все это как будто происходило где-то далеко, с кем-то незнакомым, и он ничего не чувствовал.
* * *После казни пришло время завтрака. Никто из узников не собирался отказываться от еды даже после увиденного.
Они выстроились четырьмя рядами во дворе и гуськом двинулись в сторону поварни, где на длинном столе были расставлены чаны с похлебкой и корзины с хлебом. Когда время или пища заканчивались, узников отправляли на рудник. Казнь чересчур затянулась, а кроданцы ревностно следовали распорядку, поэтому узники подталкивали и понукали стоявших впереди, чтобы те поторапливались. Когда раздастся следующий удар колокола, те, кто не успеет получить свою долю, останутся голодными. Во время завтрака имело смысл влезть поближе к началу очереди.
У Арена крутило все нутро, и не только от голода. Он клокотал от гнева. Хотя кости ломило от усталости, ночью он почти не спал — слишком злился. Ему хотелось дать выход раздражению, но случая не представилось, и злоба клокотала внутри, распаляя мысли.
Кейд сделал ему слишком больно. Арен и не думал, что слова способны так уязвить. Друзья и раньше обменивались колкостями, но в последней фразе Кейда было столько яда, что она разъедала душу. Арена будто предали.
Отец погиб, любовь к Соре оказалась мнимой. У него оставался лишь. Кейд, которому хватило отваги пойти против Железной Длани, защищая друга. То была бескорыстная преданность — качество, обладать которым мечтал сам Арен; самопожертвование, о котором слагают легенды. Самый геройский поступок, который только можно представить. Арен надеялся так или иначе отплатить Кейду, поддержать друга в это страшное время, стать для него опорой, когда потребуется. Но Кейд его отверг.
Когда подошла очередь Арена, оказалось, что обслуживает его Таг. Поваренок оделил юношу кривой ухмылкой, щедрой порцией похлебки и ломтем хлеба, одним из самых больших. Стало быть, сигары ему понравились. Возможно, так он выражал благодарность или же извинялся за обман с сырными рулетиками.
Узник, стоявший следом за Ареном, ткнул его в спину, поэтому, взяв свою миску и ломоть хлеба, он поспешил прочь со двора. Завтракать на открытом воздухе было бы опрометчиво, ведь еду мог отнять кто-нибудь поздоровее, а у Арена этим утром хватало забот и помимо голода. Оставшиеся сигары по-прежнему лежали в кармане фуфайки. Ночью не нашлось времени их перепрятать, а ведь только глупцы хранят заначку в бараке, который обшаривают и стражники, и нечистые на руку узники. Таскать сигары с собой было опасно, ведь если его поймают с ними, то нещадно побьют. Стало быть, надо укрыть их в надежном тайнике, да побыстрее.