Джордж Мартин - Игра престолов

— А теперь ты умрешь, — посулил он, и аракх вспорол красные сумерки. Сын отчаянно брыкнул в чреве Дени. Кривой клинок скользнул вдоль прямого и глубоко рассек бедро рыцаря там, где кольчуга раскрылась.

Мормонт охнул и пошатнулся. Дени ощутила острую боль в животе, влага хлынула на бедра. Квото победно вскрикнул, но аракх его наткнулся на кость и на мгновение остановился.

Этого было довольно. Сир Джорах обрушил на Квото свой меч, вложив в удар последние силы, прорезав плоть, мышцы и кость; и предплечье Квото повисло на тонкой полоске кожи и сухожилий. Следующий удар рыцаря пришелся в ухо дотракийца, и лицо Квото как будто бы взорвалось.

Дотракийцы кричали, Мирри Маз Дуур нечеловеческим голосом вопила в шатре, Куаро просил воды, умирая. Дени попросила помощи, но никто не слыхал ее. Ракхаро бился с Хагго, аракх плясал с аракхом, но наконец щелкнул кнут Чхого, обвиваясь вокруг горла Хагго. Движение — и кровный сделал шаг назад, оступившись и выронив меч. Взвыв, Ракхаро прыгнул вперед и, перехватив аракх обеими руками, обрушил удар на макушку головы Хагго… острие вышло между глазами, красное и дрожащее. Кто-то бросил камень, и обернувшись, Дени заметила на своем плече кровавую рану.

— Нет, — зарыдала она. — Нет, не надо. Цена слишком высока.

Опять полетели камни, она попыталась ползти к шатру, но Кохолло поймал ее. Запустив пальцы в волосы, он запрокинул назад голову Дени, и она ощутила горлом холодное прикосновение ножа.

— Мой ребенок, — завизжала она, и боги, наверное, услыхали ее, потому что Кохолло умер на месте. Стрела Агго вонзилась у него под рукой, пробив и сердце и легкие.

Когда наконец Дейенерис нашла в себе силы поднять голову, она увидела, что толпа рассеивается: дотракийцы безмолвно пробирались к своим шатрам и спальным циновкам. Некоторые уже седлали коней, отъезжая. Солнце село. Костры пылали по кхаласару, огромные оранжевые языки, яростно треща, выплевывали угольки к небу. Дени попыталась подняться, но боль охватила ее, стиснув, как кулак гиганта. Дыхание оставило ее, она сумела только охнуть. Голос Мирри Маз Дуур уже казался погребальным напевом. Внутри шатра кружили тени.

Твердая рука подняла ее и поставила на ноги. Лицо сира Джораха увлажнила кровь. Дени заметила, что половина уха его исчезла. Она дернулась в его руках, когда боль вновь овладела ею, и услышала, как рыцарь крикнул, чтобы служанки помогли ей. Почему они так испугались? Она знала ответ. Боль вновь пронзила ее, и Дени прикусила губу: похоже было, что сын пробивается наружу, ножами в обеих руках кромсая ее тело.

— Дореа, проклятая! — взревел сир Джорах. — Иди сюда. Приведи повивальных бабок.

— Они не придут, они сказали, что кхалиси проклята.

— Они придут, или я снесу им головы.

Дореа зарыдала.

— Они ушли, милорд.

— А мейега? — сказал кто-то. Кажется, Агго. — Отведите ее к мейеге.

«Нет, — хотела сказать Дени, — нет, только не это. Нельзя». Но когда она открыла рот, из него вырвался лишь долгий стон боли, и пот выступил на коже. Что случилось с ними, почему они ничего не видят? Внутри шатра плясали тени, они кружили вокруг жаровни и кровавой купели, вырисовываясь на песчаном шелке, и не все из них казались людьми; она заметила тень громадного волка, другая напоминала охваченного пламенем человека.

— Женщина из овечьего народа знает секреты родильного ложа, — сказала Ирри. — Так она говорила, и я слыхала ее.

— Да, — согласилась Дореа, — я тоже слыхала ее.

— Нет, — закричала Дени или, быть может, только хотела закричать, потому что ни звука, ни шепота не сошло с ее губ. Глаза ее обратились к небу, черному, мутному и беззвездному. — Прошу вас, не надо. — Голос Мирри Маз Дуур становился громче и наконец наполнил весь мир.

— Тени, — завизжала она. — Плясуны!

Сир Джорах внес Дени в шатер.

АРЬЯ

Запах горячего хлеба, вытекавший из лавок Мучной улицы, казался Арье слаще любых духов, которые ей приходилось нюхать. Она глубоко вдохнула и подобралась поближе к голубку. Упитанная, в коричневых пятнышках птица деловито клевала корку, застрявшую между двумя камнями, но когда тень Арьи упала на нее, немедленно взмыла в воздух.

Деревянный меч со свистом зацепил беглянку футах в двух над землей. Птица упала, разбросав коричневые перышки. Арья бросилась вперед, мгновенно ухватив трепещущее крыло. Голубь клюнул руку. Арья схватила его за голову и повернула, почувствовав, как хрустнула косточка.

Ловить голубей легче, чем кошек. Мимохожий септон искоса поглядел на нее.

— Голубей нужно ловить здесь, — объяснила ему Арья, отряхиваясь и подбирая упавший деревянный меч. — Они прилетают за крошками. — Он заспешил прочь.

Арья привязала голубя к поясу и направилась дальше. Торговец вез пирожки на двухколесной тележке, пахло черникой, лимоном и абрикосом. В желудке Арьи заурчало.

— Можно мне один? — услыхала она собственный голос. — С лимоном… или любой.

Разносчик поглядел на нее сверху вниз, явно не удовлетворенный увиденным.

— Три медяка.

Арья постучала деревянным мечом о свой ботинок.

— Меняю на жирного голубя, — сказала она.

— А иди-ка ты со своим голубем к Иным, — усмехнулся разносчик.

Пирожки были еще теплыми — из печи. Запахи эти наполняли рот Арьи слюной, но у нее не было трех медяков… даже одного. Она поглядела на разносчика, вспомнив наставления Сирио, обучавшего ее видеть. Коротышка с округлым брюшком, он как будто бы приволакивал левую ногу. Она подумала, что, если схватить пирожок и броситься наутек, он не сумеет поймать ее, но торговец сказал:

— Не смей тянуть свои грязные руки! Золотые плащи знают, как надо обращаться с маленькими уличными воришками, так вот…

Арья опасливо огляделась. Двое из городской стражи стояли в переулке. Плащи их свисали почти до земли; тяжелая, явно золотая шерсть, черные сапоги, панцирь и перчатки. У одного на поясе был длинный меч, у другого железная дубинка. Бросив короткий завистливый взгляд на пирожки, Арья отступила от тележки и заторопилась дальше. Золотые плащи не обратили на нее никакого внимания, однако, проходя мимо, она ощутила, как кишки стянулись узлом. Арья держалась от замка настолько далеко, насколько это было возможно. Но даже издали она видела головы, разлагавшиеся над высокими красными стенами. Над ними реяла мушиным облаком стая ворон, перебранивавшихся из-за добычи. В Блошином конце поговаривали, что золотые плащи приняли сторону Ланнистеров, их начальника произвели в лорды, ему пожаловали поместье у Трезубца и место в Королевском совете.