Глен Кук - Теневая Линия. Ловцы звёзд. Звёздный Рубеж

Офицеры вели задержанных прямо в штаб Бэкхарта. Мак-Кленнон увидел, что на улицах почти нет машин.

— А что с той бандой наверху? — спросил он, ткнув пальцем в небо.

— Тяжелые? Еще там. Будем надеяться, им удастся сдержать сангарийцев. Ты, твой приятель да еще адмирал со своей командой — единственные военные, которые остались на планете.

— Кажется, дело серьезное, — проговорил Маус. — Старик любит играть в игры, но не в такие дорогостоящие.

Мак-Кленнон не мог избавиться от чувства тревоги и растерянности. Всеобщая мобилизация была тревожным знаком. Это означало, что Конфедерация решила бросить все силы в первый же бой.

Его мысли остановились на родной планете. Неужели со Старой Земли тоже забрали всех мужчин и технику? В таком случае он рад, что оказался во Внешних Мирах.

Как только исчезнут полицейские патрули, эта безумная планета погрузится в пучину варварства. Конфедерация старалась не вмешиваться в дела землян, но все же держала уровень насилия под контролем.

Беспорядки уже случались во время Улантской войны и, в меньших масштабах, несколько позже — каждый раз, когда присутствие Конфедерации ослабевало. Развязавшись с Улантом, Луна-Командная оказалась в необходимости заново завоевывать Землю.

Едва исчезал бронированный кулак, секты и культы перековывали орала на мечи и начинали сводить старые счеты.

— Маус, — сказал Мак-Кленнон. — Странный мир я называю домом.

Шторм понял его с полуслова.

— На этот раз все будет не так плохо, Томми. Я видел кое-какие планы мобилизации. Призыв будет проводиться выборочно. Нечто вроде древних штрафных рот. Будут забирать бездельников и отправлять их на другой конец Конфедерации. Их разбросают по вселенной, чтобы не причиняли неприятностей.

— Звучит неплохо. Если забрать достаточно, то беспорядков не будет.

Это обеспечило бы стабильный приток людей. Во время Улантской войны от Старой Земли не было никакого проку.

Эми, Мария и полисмены пристально следили за их разговором.

Даже Маус не понимал Старую Землю.

Земля превратилась в отсталое захолустье. И это тот самый мир, откуда пошли все искатели приключений! Дух древних пионеров давно исчез. Оставшиеся дома были, с точки зрения остального человечества, уродами всех сортов. Даже Мак-Кленнон с готовностью признавал, что его товарищи на Старой Земле как нельзя лучше соответствовали этой нелестной характеристике.

Средний обитатель Старой Земли лишился бы чувств, предложи ему кто-нибудь отправиться в космос. И все же они могли быть на удивление жестокими друг с другом…

Дикий декаданс? Именно так Мак-Кленнону представлялась культура его родины.

Ты царство страха возродил, о Хаос,И меркнет свет от слова твоего… 

— пробормотал он.

— Что? — переспросил Маус.

— Это из поэмы. Поп.

Маус усмехнулся:

— С возвращением, Томми. Ты снова ведешь себя как добрый старый друг.

Мак-Кленнон застонал и схватился за живот.

Язва вцепилась в него драконьими когтями, будто пытаясь проложить себе путь наружу. Боль согнула его пополам.

— Томми?

— Язва.

— Нам необходимо доставить тебя к доктору.

— Еще немного. Совсем немного. Я продержусь.

— В кого ты превратишься, когда все это кончится?

— И все же мне придется через это пройти.

Только тогда, когда кончится миссия, которую он добровольно на себя взвалил, сможет он подумать о себе и заняться болью душевной и физической.

Недели ожидания вернули язву к жизни. Потому что он не ждал ничего хорошего. Ему доводилось одерживать верх над Бэкхартом, но никогда в таком важном деле.

Томас боялся. Что сделает Старик? Адмирал был справедлив, но никогда бы не дал справедливости помешать ему выполнить отданный им самим приказ.

Пытаясь заглушить тревогу, Мак-Кленнон оглядывался по сторонам. Немногочисленные жители города казались подавленными. Оживление аукциона сменилось тревогой.

Мак-Кленнон заметил еще одну странную деталь в поведении людей. Каждый горожанин время от времени бросал взгляд на небо. Он сказал об этом Маусу:

— Наверное, боятся сангарийского флота.

Томас тоже время от времени посматривал на небо, но вовсе не в поисках рокового знака. Он говорил себе, что просто пытается в последний раз насмотреться на солнце. Котен Зевен, тюрьма для военных офицеров, находилась в тысяче километров под поверхностью Луны Старой Земли. Психологически она была так же далека от потока жизни, как и средневековые казематы.

Однако самообман не удался. Он искал то, что потерял, что-то, что было очень далеко, и у него не оставалось надежды увидеть это вновь. На этой неделе флот Пейна вошел в гипер. Его приемное отечество — сейнеры — исчезло навсегда.

— Это здесь, — сказал полицейский офицер. Он указал на вход в дешевый отель.

Бэкхарт уже ждал их в полном обмундировании. Он стоял, как на параде, ожидая, когда они войдут. Лицом адмирал напоминал мертвеца. Только едва различимые морщинки вокруг глаз говорили о гневе, кипевшем у него внутри.

— Заприте женщин, — произнес он без всякой интонации, глядя сквозь Мак-Кленнона.

Эми сломалась. Ее прорвало, она разразилась жалобами, рыданиями и проклятиями. Мария смотрела на нее с нескрываемым презрением. Томасу хотелось обнять, успокоить ее, но он этого не сделал. От этого стало бы только хуже.

Сквозь стальную оболочку на секунду показался подлинный Бэкхарт. Он взял Эми за руку:

— Успокойтесь, миссис Мак-Кленнон. Через несколько дней вас отправят домой, если только вы не решите остаться с Томасом.

— Остаться? — Эми истерически рассмеялась, потом взяла себя в руки. — Я вернусь домой.

Устыдившись своей вспышки, она опустила глаза и уставилась на ковер.

— Я думаю, мы освободим и вас, мадам, — обратился Бэкхарт к Марии и улыбнулся. Это была улыбка убийцы, которую Томас не раз замечал у Мауса. Она появлялась, только когда народу Марии приходилось особенно плохо.

«Как мы можем быть настолько жестоки, — подумал он. — Вечно нам хочется кромсать кого-нибудь своими маленькими тупыми ножами».

Маус тоже заметил эту улыбку. Фон Драхов попал в цель! Шторм чуть не светился. Он стоял, как Торквемада в мантии. И смеялся. Смех казался безумным.

— Он и вправду это сделал? Он прорвался? — Шторм повернулся к Марии. — Пусть живет. Ради Бога, пусть живет.

Он улыбался во весь рот жестокой улыбкой. Жизнь для нее будет хуже смерти. Ее не ждет ничего, кроме бегства и страха и полной безнадежности, пока наконец ее не свалит последний, беспощадный, неотвратимый противник.