Гэв Торп - Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2

Перед приподнятой сценой висел красный занавес, украшенный шитыми золотом трагической и комической масками. Он просмотрел программку, определяя по списку имен, когда каждый актер появится на сцене. «Дракенфелс» мог похвалиться прологом, пятью действиями и финалом, с шестью антрактами, включая один на ужин а-ля фуршет. Все это будет продолжаться около шести часов.

Карл-Франц устроился поудобнее в кресле и подумал, сможет ли Люйтпольд смирно высидеть весь спектакль. Если мальчик выдержит, это будет данью великого уважения Детлефу Зирку. Конечно, Люйтпольд страстно жаждет узнать, что совершил его дядя Освальд в молодости.

Сам Освальд сидел спокойно и невозмутимо, отказываясь признаваться, что ему известно о драме.

— История самая обычная, — заявил он. — Представление — вот что действительно важно.

Занавес, если верить старинным часам Карла-Франца, должен был подняться добрых десять минут назад. Ничего другого он и не ожидал. В его Империи ничто и никогда не начиналось вовремя.

Графиня Эммануэль этим вечером надела новый ошеломляющий наряд. Это был фасон «обнаженные плечи», доведенный до того, что его можно было бы назвать «обнаженное все остальное». Верховный теогонист уже дремал, но рядом с ним сидел его советник Матиас, чтобы толкать его, если он захрапит слишком громко. Как обычно, барон Йоганн фон Мекленберг, казалось, чувствует себя неловко под крышей, но по прошествии времени стал лучше носить придворный наряд. Выборщики Талабхейма и Миденхейма совещались о чем-то. Наверно, замышляли заговор. Хафлинг был пьян. Представитель Миденланда прослышал, что здесь должны быть танцующие девицы с минимумом одежды на теле, и теперь пускал слюнки в уголке, программка, лежащая поверх его пухлых ляжек, подрагивала. Князья, графы, выборщики, верховные жрецы, бароны, бургомистры, герцоги и Император. Должно быть, самая высокопоставленная публика в истории. Детлефу Зирку следовало бы гордиться этим.

В голову Карлу-Францу пришла странная мысль. Если бы сегодня ночью случилось что-нибудь — например, бросили бы в зал бочонок пороху с запаленным фитилем, — стране конец. Императрица никак не сможет править вместо него, а все остальные возможные преемники сейчас здесь. Как и все, кто бывал на его месте со времен Зигмара два с половиной тысячелетия назад, Карл-Франц сознавал всю шаткость своего положения. Без него, без этих людей Империя через три месяца превратится в свившийся клубок воюющих городов и провинций. Будет как в Тилее, но на протяжении всего континента от Бретонии до Кислева.

— Когда начнется, папа?

— Скоро. Даже императоры должны дожидаться искусства, Люйтпольд.

— Ну, когда я стану Императором, то не буду.

Карла-Франца это позабавило.

— Сначала тебе надо вырасти, показать себя и быть избранным.

— Ах, это…

Свет в зрительном зале потускнел, и разговоры стихли. Лучи прожекторов высветили занавес, и он раздвинулся, пропуская человека в бриджах и парике. Раздались редкие аплодисменты.

— Феликс Хуберманн, — пояснил Освальд, — дирижер.

Музыканты в оркестровой яме подняли инструменты. Хуберманн поклонился, но не спешил браться за палочку.

— Ваше величество, сеньоры, леди и джентльмены, — произнес он высоким, сладкозвучным голосом. — Я должен сделать объявление.

По залу пронесся ропот. Хуберманн дождался, пока он смолк, прежде чем продолжить.

— В связи с внезапным недомоганием роль Женевьевы Дьедонне в этом спектакле не будет исполнять мисс Лилли Ниссен…

Послышались разочарованные стоны нескольких выборщиков, коим следовало бы быть поосторожнее. Миденландец возмущенно залопотал. Барон Йоганн и графиня Эммануэль вздохнули с облегчением, хоть и по разным причинам. Карл-Франц взглянул на Освальда, который безучастно пожал плечами.

— Вместо нее роль Женевьевы Дьедонне будет исполнять мисс Женевьева Дьедонне.

Все были изумлены. Поражен был даже Освальд.

— Ваше величество, сеньоры, леди и джентльмены, благодарю вас. — Хуберманн поднял свою палочку, и оркестр грянул увертюру к «Дракенфелсу».

От первых же басовых аккордов, настроенных в тональность со слогами имени Великого Чародея, у Карла-Франца по спине пробежал холодок. Вступили струнные, и занавес раздвинулся, явив скальный выступ в Серых горах. Хор вышел вперед и начал:

Со вниманьем внемлите вы нашим словам,Мы историю нынче поведаем вамО героях и демонах, крови и смертиИ ужаснейшем монстре из живших на свете.

III

После сцены явления во дворце Лёвенштейну нечего было особенно делать до пятого, последнего действия. Он должен был несколько раз показать лицо в маске, отдавая приказы силам зла, и лично разорвать на куски Хайнрота Мстящего в третьем действии. Но это был спектакль Детлефа, вплоть до финальной битвы, когда Лёвенштейн вернется на сцену, чтобы покончить со всем этим.

Гримерная была в его полном распоряжении. Все остальные смотрели спектакль из-за кулис. И это было замечательно, учитывая, что ему предстояло сделать.

Материал был разложен перед ним. Кости, кожа, сердце и так далее.

Со сцены донеслись одобрительные возгласы, когда Детлеф-Освальд пронзил мечом орка. Он слышал продолжение диалога и топот башмаков Детлефа, с важным видом расхаживающего по сцене. Лёвенштейн сделал вывод, что вампирша играет недурно.

Это был миг, к которому готовил его покровитель. Он прочел врученную ему записку, не узнавая слов, но понимая их значение.

Лёвенштейн не был больше в гримерной один.

Синее пламя охватило разложенный материал, наполняя его невидимой силой. Скелет Вейдта, обросший жиром Руди и кожей Менеша, сел. Сердце Эржбет начало биться, жаждая крови Женевьевы. Существо имело человеческий облик, но не было человеком.

Глаза лежали в коробке на туалетном столике Лёвенштейна. Их было семь. Один, принадлежавший Руди, раздавили в драке. Покровитель сказал, что это не важно. Он открыл коробку и увидел их, лишенные выражения, испещренные прожилками, желеобразные, словно комки гигантской лягушачьей икры.

Лёвенштейн извлек голубой глаз Вейдта из клейкой массы и проглотил его целиком.

С части его лба начала слезать кожа.

Он набрал пригоршню глаз и, борясь с отвращением, запихал в рот. И проглотил.

Составленное из частей существо смотрело пустыми глазницами.

Тело Лёвенштейна раздирала боль, это происходили окончательные изменения. Оставалось всего три глаза. Он кинул один в рот и быстро сглотнул. Глаз застрял на полпути, и пришлось глотать второй, чтобы протолкнуть его. Остался один глаз. Карий. Эржбет.