Анатолий Агарков - Семь дней Создателя

Не пишется, не читается и не публикуется. Перспектива ясная — рано или поздно сойду с ума. Не дай то Бог! Но я не первый это восклицал. Запастись посохом с сумой? Там тоже перспективы никакой. Не лучше ли в петлю? Ну, не задалась судьба, а умирать всё равно придётся. Так лучше уж сейчас — пока сам в ясной памяти и в силах на табурет взобраться. Такие, братцы, мысли приходят иногда.

Стучу по клавишам, кладу на бумагу строки. Зачем? Кому? А просто так, чтобы отвлечься от серости обыденной и унестись мечтами в облака. Там я герой, там я, конечно, победитель. И девушки за мной гурьбой….

В окошко стук. Отдёрнул штору — чей-то силуэт. И, кажется, дождь на дворе.

Спешу к двери.

— Кто там? — осторожно.

— Открой, проверка, — завхоза голос. Черти принесли!

История банальна. Девчонка проводила парня в армию, а тот на службе калекой стал. Любовь была — не позабыла инвалида. Затеяли семью. Двух дочерей родили. Но годы шли. Как баба стала ягодкой опять, бес сексуальной неудовлетворённости в неё вселился. Когда устраивался сторожем, я ощутил её оценивающий взгляд. Ну, что ж, подумал, буду рад с таким начальством на диване кувыркаться.

Она, конечно же, пришла. Но вот беда — пьяная с бутылкой водки. А я не пью и пьяниц презираю. Манили руки пышные колени, но отталкивал перегарный рот. Как без поцелуев обстряпать дело? Вы знаете? А я не смог.

Тогда отбился от её намёков и даже приставаний, но нажил лютого врага. После прессовала без причины, а я терпел — податься некуда, а тут ночлег с доплатой и машинка школьного секретаря. И ещё не раз по праздникам, а иногда и в будни пьяной приходила — просила, даже плакать не стыдилась.

Я ей сказал:

— Вы трезвой приходите, и всё получится у нас.

Трезвой, видите ли, ей совестно. А мне-то каково?

Ну, ладно. Дверь открыл. Она с зонтом вошла.

— Что, дождь на улице?

— Как из ведра.

Чёрт, опять пьяна!

Прошла в учительскую, села на диван. Нога на ногу — смотри, пацан!

— Стучишь? — кивнула на машинку. — Всё забываю сказать Таисии Алексеевне, чтоб закрывала в сейф.

Ступнёй качает, пальцем водит по обнажённому бедру.

— Пришла сказать, ты с завтрашнего дня уволен — другого сторожа я приняла. Расчёт заберу за амортизацию машинки. Всё понял?

Как не понять! Вольна уволить и расчёт не дать. Ведь официально муж-инвалид её устроен.

Пауза.

— Чего молчишь?

— Всё понял я.

Печально покачала головой.

— Ну и, дурак.

Пришлёпнула колено:

— Ладно, я пошла. Что дождь там?

На диване повернулась, через спинку перегнулась, притиснулась к стеклу. Всё было сделано нарочно так, чтоб показать свой зад. Край юбки высоко задрался — под ягодицы. А выше что? Должно быть, стринги.

Я понял, дан последний шанс. Мне надо подойти, ухватить за бёдра и чреслами прижаться. Ну и, наверное, сказать, что я люблю.

А я сидел, болван упорный, и думал, лучше уж в петлю.

Она ушла. Начал искать верёвку. В шкафу нашёл бечёвку. Тонка, но выдержит — вот только кожу защемит. На люстру глянул — не удержит. Решил повеситься с перил второго этажа. Сел на диван вязать петлю.

Стук в окошко. Вернулась, чёрт её возьми! Спрятал бечёвку, пошёл к двери. Сейчас начнутся охи, ахи, извинения, мол, ты меня прости. Возьмёт свои слова обратно — буду жить, нет — удавлюсь. Хватит горе мыкать. Столько хороших людей без времени ушло. Какая польза от меня?

Открываю дверь. Входи и говори. Но что за чёрт — в пелене дождя вижу силуэт мужской.

— Вы кто? — запоздалый страх коснулся сердца: ведь я ещё живой.

— Гладышев Алексей Владимирович? — приятный баритон.

— Он самый.

— Поручено вам передать.

В его ладони серебряный браслет. Оптимизатор?! Вот, черти! Начитались и прикалываются.

— Вы инструктор перемещений Рамсес?

— Инструктор да, но не Рамсес.

— Входите.

Он остался под дождём.

— Я не уполномочен комментировать подарок. Берёте — я пошёл, нет — тоже.

Конечно же, беру.

Ушёл инструктор в пелену. А я в учительской сижу, глазею на браслет. Таким его и представлял, когда о мертвецах писал. Но не сошёл ли я с ума, не успев с убогой жизнью поквитаться? Достал бечёвку, петлю довязал, на стол положил по соседству. Задумался. Что выбрать? Браслет надену — чего-нибудь произойдёт. А может, нет — так на прикол похож подарок. В петлю залезу, дальше что? А дальше тоже ничего. Только утешенья, что не сошёл с ума.

Наконец решился. Последнее в судьбе моей разочарование — надел браслет….

Вот это сон! Почти кошмар! В учительской убогой школы оказаться. Я сторож, братцы. Пьяная завхозиха. Петля. Нет, пора кончать, по Зазеркалиям шататься.

Лёгкий бриз коснулся моего лица — в нём запах моря. Открыл глаза. По потолку блуждают тени. А это чьи головки торчат под жалюзи окна? Смешок и шепоток.

— Проснулся?

— Вот нам попадёт!

Улыбчивые лица ребятишек. Настюша, солнышко моё. Дианочка, малышка. Лапочка Катюшка. Розовощёкий карапуз насупил брови: маловат стоять — висит, пыхтя, на подоконнике. Это мой сын Сашок, рождённый Дашей, венчанной женой. Он предводитель шайки сорванцов:

— Пап, ты проснулся? Тогда пойдём купаться.

— А пробежаться?

Вскакиваю с постели:

— Кого поймаю, утоплю!

С визгом детвора несётся к пляжу.

Выхожу из Мраморного Дворца на широкую мраморную лестницу, к песку лагуны опустившей свои ступени. Денёк погожий. В воде отражаясь, вприпрыжку скачут облака. Солнце экватора палит из поднебесья, хотя зенит уже пересечён. Спать в час полуденный наши врачи рекомендуют и ревностно следят. Сейчас они, наверно, ещё спят — так мы побесимся.

Наследники мои уже в воде. Встречают брызгами:

— Не догнал! Не догнал! Не догнал!

С разбега погружаюсь в воду, выныриваю далеко.

— А ну, плывите-ка сюда! Здесь Каракула покусает вас за пятки.

Плывут вперегонки. А по моему велению фонтаны в облике драконов подхватывают сорванцов и вертят их, и кувыркают, спускают с горки водяной, из глубин выхватывают и к небу поднимают. Визг над лагуною, восторгов крик.

— Потише, детвора!

Но поздно — на линии прибоя бабушка Настя, ещё один забытый нами авантюрист. Теперь она на взводе и с берега грозит:

— Алексей! Ну, сколько можно! Терпенье лопнуло — домой не приходи!

Атас, каманчи! Бледнолицие!

Драконы, оборотясь в коней, уносят нас к противоположному берегу, подальше от зависти суровой ставшей воспитательницы. С шипеньем растворясь в песке, лихие скакуны исчезли.

В густом тропическом лесу видна крыша бунгало.

— Наш брат, Орлиное Перо, в плену у чернокожих. Крадёмся незаметно.