Журнал «Если» - «Если», 2004 № 9

— Она опустилась на колени, чтобы не смотреть на него сверху вниз.

— И что теперь? Куда ты отправишься?

— У меня к вам вопрос.

— Давай.

— Если я попрошу, вы позволите мне остаться у вас?

Мона засмеялась.

— Нет, я серьезно, — сказал он.

— И что? Теперь все будет по-другому или ты примешься снова язвить и огрызаться?

Он покачал головой.

— По-другому не получится.

— Понимаешь, моя квартира мне теперь не по карману, — сказала она. — Скорее всего, подыщу где-нибудь маленькую студию.

— Меня это устроит.

Мона знала, что соглашаться — чистое безумие. Всю последнюю неделю она только и делала, что старалась выбросить его из своей жизни. Но тут она вспомнила его глаза, когда он выходил из больницы… Пусть он и волшебный гном, но все равно ему пришлось жить на улице. Как тут не озлобишься? А вдруг ему требуется то, что требуется всем и каждому — счастливый шанс. И если обойтись с ним по-хорошему, он перестанет угрюмо хмуриться, не будет таким язвительным?

Но каково придется ей?

— Поверить не могу, что добровольно говорю это, — сказала Мона, — но ладно, можешь вернуться ко мне.

И тут она поняла, что еще ни разу не видела его улыбки. Его лицо просто преобразилось.

— Вы сняли заклятие, — сказал он.

— Что-что?

— Вы представления не имеете, как долго мне пришлось ждать, пока не нашелся кто-то, готовый и пожертвовать собой, и принять меня таким, каким я выглядел.

— Ну, не знаю насчет самопожертвования…

Он потянулся к ней и поцеловал ее.

— Благодарю вас, — сказал гном.

И тут он закружился по газону, как дервиш, как волчок. Его приземистость исчезла, он стал высоким и худощавым, гибким, как ветка ивы, танцующая под ветром. На дальнем краю газона он помахал ей. Долгое мгновение она была способна только смотреть, вытаращив глаза и открыв рот. Когда же она наконец подняла руку, чтобы помахать ему в ответ, он исчез, будто вырвавшаяся из костра искра, ярко засиявшая, прежде чем слиться с темнотой.

И она знала, что на этот раз он исчез навсегда.

Странно то, что мне его не хватает. Нет, конечно, не его ехидства или серьезных пробелов в области личной гигиены. Не хватает мне доброты, которая иногда просвечивала — того в нем, что уцелело от заклятия.

По мнению Джилли, потому-то он и был таким злобным и грубым. Чтобы его труднее было расколдовать. Она говорит, что я вляпалась в волшебную сказку, а это круто — немногие могут сказать о себе то же.

Только будь это на самом деле волшебная сказка, у нее было бы окончание вроде «и зажили они счастливо-пресчастливо» или по меньшей мере я получила бы хоть какой-нибудь волшебный дар. Ну, скажем, талисман невидимости, а то и способность превращаться в птицу или кошку.

Но ведь на самом-то деле мне ничего такого не нужно.

У меня есть «Зона девушек», и на ее страницах я могу быть тем, кем мне заблагорассудится. Роккит Герлой, спасающей Галактику, Яшмой Юпитера, которая ну никак не может проявиться физически в собственной жизни. Или просто самой собой.

У меня есть мои сны. Вчера ночью, например, я видела просто замечательный. Я шла по улице и была женщиной-птицей: ноги тонкие-претонкие, на месте носа — клюв, а за плечами свисают длинные крылья, будто рваный плащ. А может, на мне просто был птичий маскарадный костюм. Никто меня не узнавал, но все равно все знали, что это я, и думали: до чего же это невероятно.

И ведь я соприкоснулась с подлинным волшебством. Теперь, каким бы серым, пустым и бессмысленным мне порой ни представлялся мир, надо просто вспомнить, что на самом деле в нем таится куда больше, чем мы способны увидеть.

Это большее есть во всем.

И во мне тоже.

Перевела с английского Ирина ГУРОВА

Далия Трускиновская

Вихри враждебные

Двое подручных домового дедушки Лукьяна Пафнутьича, Акимка и Якушка, пробирались домой в великом трепете. Домовые и так-то ходят бесшумно, а эта блудная парочка — и вовсе по воздуху плыла, едва касаясь шершавого бетона. А час был немалый. Глубокий ночной час, ближе к рассвету, чем к полуночи.

Новый дом, куда перебрались с хозяевами из городского центра Акимка и Якушка, стоял на окраине, в трех шагах от замечательного леса, и люди там поселились в общем солидные, несуетные, при машинах, при добротном имуществе, и не удивительно, что в восьми квартирах обнаружились соседи-домовые.

Человеческой молодежи там было негусто — и та сидела тихо, кроме одного оболтуса, пятнадцатилетнего Игорехи, который повадился по ночам слушать громкую музыку. Он жил на девятом этаже, что и навело юных домовых на неожиданную мысль.

Всем известно, что обычаи сватовства и обручения у домовых соблюдаются свято. Встречаться с будущим мужем или будущей женой, проводить с ними время — нехорошо, не по-дедовски. Лучше всего, конечно, когда молодые знакомятся уже за свадебным столом.

В новом доме оказалось три девки на выданье. А достойных женихов им не находилось. Ведь девке кто нужен? Домовой из богатого жилья ей нужен, чтобы из одного крепкого хозяйства в другое пташкой перепорхнуть. А Акимка с Якушкой — пока всего лишь подручные. Ни одна сваха не согласится им невест искать. С другой стороны, девкам скучно, да и телевизора тайком от старших насмотрелись. И вот надумали они впятером устраивать на чердаке под Игорехину музыку дискотеки. Старшие заснут — а молодежь наверх!

Но дискотека бесконечной не бывает. Попрыгали — и по домам.

Однако после такой суеты сразу в постель не хочется — а хочется посидеть, потолковать, угомониться.

Акимка с Якушкой выбрались из дома и присели на краю газона.

Тут надо сказать, что с места, которое они выбрали для своих горестных размышлений о недоступности юных домових, была видна шоссейка, отделявшая микрорайон от лесопарка. Домовые сидели как бы в торце асфальтированной дорожки между домом и шоссейкой. А зрение у них — кошка позавидует. Потому и увидели странную суету.

Сперва вроде бы шарик на шоссейку выкатился, за ним — другой, третий. И пропали из виду. А за ними — серый столб, опасно накренившийся, как если бы собрался грохнуться. Столб этот, основанием почти касаясь шоссейки, пролетел по воздуху и тоже исчез, а домовые услышали крик.

— Ахти мне, — прошептал Акимка, а Якушка, который был норовом побойчее, сорвался и поспешил на голос.