Алексей Корепанов - Заколдованный остров

– Ты что-нибудь здесь видишь, Бат?

– Конечно вижу, – после некоторой заминки укоризненно ответил слуга.

– Вижу, что халат валяется на полу. Хорошо постиранный, выглаженный халат.

– Сюда смотри, Бат! Сюда, в зеркало. Что ты видишь вот тут, над моей головой?

– Ничего, – сказал слуга. – Ровным счетом ничего.

– А здесь? – не успокаивался Влад. – Не в зеркале, а вот здесь, – он похлопал себя ладонью по темени. – Что у меня над головой? Есть там что-нибудь?

– Есть, – отозвался Бат.

– Что?!

– Потолок у тебя над головой, хозяин.

Влад покосился на зеркало – темное пятно было там же, где и раньше, – перевел взгляд на Бата. Слуга со вздохом нагнулся, поднял халат и, встряхнув, протянул его Владу.

– Ладно, Бат, иди, – Влад забрал халат и бросил его на плечо. – Мерещится мне какая-то ерунда, что-то непонятное. И тошнит целый день…

Он подумал, что это загадочное пятно, скорее всего, существует только в его воображении, и постарался успокоить себя: «Завтра все пройдет.

Проснусь – и все пройдет…»

Слуга направился к двери, по пути забрав с кресла брошенную Владом тунику. Обернулся у выхода, сдвинул густые брови:

– Отчего тошнит-то, хозяин? Несвежего ничего не готовили, так что от еды тошнить не должно.

– Да не от еды. – Влад вздохнул. – Вообще…

– От недуга бытия, – негромко, но внятно сказал слуга.

– Что-о?! – у Влада буквально глаза полезли на лоб от удивления. – Что ты сказал, Бат?

– Состояние, значит, такое, – пояснил слуга. – Когда все вокруг не в радость. Вот и тошнит от этого. Потому я и говорю: недуг бытия.

Влад медленно опустился на зеленую скамеечку под зеркалом и слабо махнул рукой:

– Иди, Бат, иди…

Дверь за слугой закрылась. Влад невидящими глазами уставился в пол и подумал, что у него очень интересный слуга-распорядитель. И ведь что-то еще такое он сегодня говорил, еще что-то любопытное… О противостоянии энтропии – вот о чем он говорил.

– Недуг бытия… – пробормотал Влад и, приподнявшись, обернулся к зеркалу. Темное пятно зловещим знаком продолжало висеть над его головой.

«Плевать! – с отчаянной решимостью подумал он. – Будет хуже – значит будет хуже. Деваться-то все равно некуда…»

И стало ему вдруг так плохо, так тоскливо, что он медленно осел на скамейку, сжался в комок и притиснул руки к животу, чувствуя, как щиплет глаза от скопившихся слез.

Он сидел бы так целую вечность, но уже рождался, уже разливался по всему телу знакомый назойливый зуд – и это значило, что пришла пора идти на площадь. С тяжелым вздохом Влад поднялся со скамейки, нетвердой походкой пересек спальню и вошел в выложенную нежно-зеленой плиткой ванную. Встал под душ, подставил лицо под горячие струи.

Потом закутался в мохнатую простыню и взглянул в зеркало над умывальником.

Пятно не исчезло. Вода не смыла его. И значит дело было не в каком-то странном дефекте того зеркала, что висело на стене спальни, – не могли же оба зеркала иметь одинаковый странный дефект! Дело было в чем-то другом…

Надев приготовленную Батом тунику, Влад босиком вышел во двор. Во дворе было пусто, свет не горел ни в одном окне, кроме окна его спальни; вероятно, слуги уже отправились на площадь. За воротами слышалось легкое шарканье многочисленных подошв и постукивание каблуков по мостовой. Тело зудело все сильнее, все нестерпимее, и Влад, не тратя времени на поиск сандалий, открыл калитку и присоединился к идущим на площадь горожанам.

Так и шел он вместе с другими безмолвными людьми по мостовой, тускло освещенной уже загоревшимися фонарями, шел под растворившимся в темноте небом – и зуд постепенно стихал, уползал назад в свое мрачное логово, сменяясь тяжелыми клубами какого-то дурманящего тумана. Влад никак не мог понять, действительно ли туман застилает улицу или же возникает он только внутри, в голове, подавляя сознание, заставляя терять ощущение собственного тела. Влад не мог понять и не старался понять – и не в силах был ничего понять, потому что все вокруг угасало, темнело, как затерявшееся над уличными фонарями небо… и что-то надвигалось, что-то оплетало липкими смрадными щупальцами…

Мерзкое… Гнусное… Неотвратимое…

В какой-то момент он словно погрузился в бездонную топь, и когда была уже потеряна всякая надежда хоть когда-нибудь выбраться из вязкой тошнотворной глубины, его на мгновение вытолкнуло на поверхность и он увидел кольцо фонарей вокруг площади, увидел стоящих рядом людей и какие-то исполинские тени впереди, над толпой. В уши на миг ворвалось бормотание толпы, и он понял, что тоже бормочет нечто несвязное, и пот струится по его спине, и сердце вырывается из груди… Он неожиданно для самого себя, вопреки собственной воле, вдруг закричал – закричал, надрываясь, надсаживаясь, во все горло, – но не услышал собственного крика, потому что этот его отчаянный вопль слился с многоголосым воплем толпы.

Потом сознание вновь заволокло туманом – и он провалился в еще более зловонную бездну, и все глубже погружался в это зловоние, и никак нельзя было вырваться оттуда, никак нельзя было спастись, сделать хотя бы один-единственный глоток свежего воздуха; не было свежего воздуха – было сплошное зловоние…

Его окончательно растоптали, его смешали с нечистотами, заполнившими весь мир…

А когда туман, наконец, рассеялся, Влад, как всегда, обнаружил, что стоит под душем в собственной ванной. Тряпкой лежала в углу мокрая скомканная светло-коричневая туника, совсем недавно отглаженная Батом. С шорохом хлестала по плечам горячая вода. Вновь, как недавно в общественных банях, хотелось тереть и тереть мочалкой лицо, пропитанное запахом мерзости, и он тер лицо, и пригоршнями зачерпывал из большой чаши густое ароматическое масло и с силой втирал его в кожу, размазывая по всему телу.

Как обычно, путь от площади домой не запомнился. Влад не хотел думать о площади. Он хотел только одного: поскорее добраться до постели и провалиться в сон. И еще хорошо было бы, проснувшись утром, обнаружить, что окружающее чудесным образом преобразилось, и на душе светло и спокойно…

Не вытираясь, он вышел из ванной и включил свет в спальне. («А кто его выключил? – мелькнула мысль. – Кто-то из слуг?») Постоял у раскрытого окна, глядя на тусклый уличный фонарь, возвышающийся над стеной, обрамляющей двор. Город окутала плотная тишина: ни звука шагов, ни голосов, ни стука калиток… Можно было подумать, что Город исчез, что остался на Острове единственный дом и в нем – только он, Влад, последний горожанин, замерший у окна в предчувствии чего-то страшного.

С привычными ощущениями тревоги и обреченности он вслушивался в темноту, которую в любое мгновение мог вспороть жуткий вой вестника Смерти. Возможно, Белый Призрак уже притаился в саду или вон там, в тени у фонтана…