Лана Тихомирова - Театр Говорящих Пауков Кукбары фон Шпонс

Я кинулась к нему, а ван Чех подошел к столу и стал копаться в каких-то листочках. Стоило мне прикоснуться к плечу Виктора, как стало ясно, что он не спит. Мышцы были напряжены до предела, веки нервно вздрагивали.

— Что с ним? — спросила я.

— Спит, — безразлично ответил ван Чех, не глядя на больного.

— Он не спит.

— Послушай, Брижит, — доктор медленно приблизился ко мне и взял за плечи, в полутьме его глаза горели, — сейчас ты в состоянии аффекта. Вспомни, что ты врач, что с тобой тоже врач, лучший в этой клинике и третий во всем городе. Если я сказал, что он спит, значит, он спит. Ты мне не веришь, так попробуй проверить.

— Он не проснется, — чуть не плача, сказала я.

— Думаешь? После того, как я приволок его сюда, он проспал так четверо суток.

— И вы с ним говорили? — успокаиваясь, сказала я.

— Говорил, точнее читал. Свежие газеты. Общих тем для разговоров у нас было не много, но я находил полчаса в день, чтобы почитать ему газеты, — голос доктора успокаивал. Наконец, я вздохнула и совершенно расслабилась.

— Все хорошо? — уточнил доктор ван Чех.

— Да.

— Вот, возьми, потом прочтем. Это его эссе. Когда он его успел написать только не понятно, — ван Чех сунул мне в карман несколько листов.

Повинуясь, то ли древнему инстинкту, то ли велению души, я уткнулась лицом в докторов белый халат.

— Брижит? — спросил ван Чех, — Что происходит?

— Простите, — я отскочила от доктора на почтительное расстояние.

— Да я-то не против, — развел руками он, — Тебе оно надо?! Идем отсюда.

Я оглянулась на Виктора.

— Идем, — ван Чех взял меня за руку и мягко выволок из палаты.

В ординаторской он налил себе кофе, я достала листки и стала их рассматривать. Их писали не в одно и то же время то пастелью, то карандашом, то разными ручками. Была пара строчек, написанных зеленой краской.

Почерк тоже был не одинаков. Наклон и высота букв разные, где-то размашистые, где-то настолько сжатые, что их невозможно было разобрать.

— Он писал это все три года.

— Может и не каждый день, но все-таки. Читай, что там. Я только рассмотреть успел, а читать в темноте вредно.

"Я, Влад Альгео дер Торо убил свою жену и любовницу (число было неразборчиво написано). Всю жизнь, что я вел до этого можно включить в одно слово: БЛАГОПОЛУЧНАЯ. Пережито много всего, но сейчас я понимаю, что в ней не было абсолютно ничего.

Нет, я не прав…

Была Клэр — миниатюрная, милая и необходимая. Человечная, не смотря на все ее деньги. Я не знал абсолютно ничего о ней. Она безгранично добра и деньги, которые она зарабатывала, шли порой не в семью. Я был ей благодарен и любил, но благодарность всегда была как-то реальнее любви.

Детей у меня никогда не было. Это не то чтобы не приятно, но знать, что ты закончишься вот так, не оставляя после себя ничего, печально. Мы печалились…

Однажды Клэр сказала мне, что нашла девочку, которую полюбила, как свою дочь. Я не удивлялся, что она не знакомит меня с ней. Знать цену людям очень важно и Клэр ее знала. Поэтому я не был знаком ни с одной подругой, кроме Иоланты, но и с той только по телефону. Все потому, что я влюбчив и слаб. Как и любой творческий человек, я питаюсь от любви. Она хотела быть единственным источником моего творчества.

Но судьба, есть судьба. Клэр просчиталась, пригрев на груди змею, по имени Зоя. Дальнейший рассказ дастся мне с особым трудом, потому что я знаю, что убил обеих. Мне никогда не доказать этого!..

Медово-рыжие волосы Зои, ее юность, свежесть пленили меня. Я, как голодающий, безумно бросился в пучину. Это можно было сравнить с чувствами человека, долго мучимого жаждой. Настолько долго, что уже не понимавшего, привыкшего к этой жажде. И этот человек нашел, наконец, родник. Зоя и стала тем самым родником.

Только спустя год я понял, что родник отравлен, и я отравлен теперь вместе с ним. Я забрал свои инструменты и собрался уходить от Клэр, обманутой и преданной, потому что она не приняла бы меня обратно. Здесь мы всегда были схожи: предавший должен уйти. Забрал только те вещи, которые не нужны были Клэр: гитару и синтезатор. Все остальное… не в материальном счастье.

Я жил у Зои, хотя с тех пор мы жили больше как брат и сестра. С тех пор, как я наотрез отказался лишать жену имущества (да и с какой стати я стал бы это делать?), она фактически бросила меня. Но Зоя любила меня, не могла жить без моего присутствия. Я относился к этому философски. Тех чувств, что я испытывал, хватало с лихвой. Меня ничего не интересовало, кроме творчества. Все, что я делал, посвящал Клэр. Все авторские права так же были у нее. Я старался искупить вину. Клэр это понимала, и наши отношения были приятельские. По-прежнему, благодарность стояла у меня на первом месте. Тогда мне казалось, что я уже не люблю ее, а испытываю только искреннюю дружбу.

Когда звонок Иоланты взорвал мой тихий и уже устаканившийся быт, я понесся на помощь к жене. Ио сказала всего несколько слов: "Зоя хочет убить Клэр, скорее!".

Когда я пришел домой, то в нос сразу ударил запах. Это странно, я вообще не различаю запахов! А тут…

Женщины дрались, катаясь по полу в коридоре. Я оттащил Клэр (она была легче) от Зои, но жена, бранясь, выгнала меня.

Я решил, что проще вызвать милицию, чем пытаться остановить этих фурий самостоятельно. Во дворе я пытался закурить, но зажигалки своей не нашел. Видимо, выронил, когда растаскивал женщин. Я взял телефон и набрал уже номер, как в окне кухни мигнул свет и следом раздался взрыв.

Меня катнузило. Я почти ничего не слышал…

Только выкинул паспорт в горящее окно, отряхнулся от осколков и как смог вызвал пожарных, скорую и милицию. Я был спокоен: понимал, что Зоя и Клэр мертвы и что виноват в этом только я.

Я стал жить как обычно, как будто ничего не случилось. Ах, да. Забыл. Спустя полчаса я позвонил Иоланте и подробно все ей рассказал, чтобы она знала. Чтобы хоть кто-то еще, кроме меня знал, что произошло. Я чувствовал, но тогда еще не знал, что конкретно надвигается.

Днем я жил спокойно, творил, с каждым разом все отвлеченнее и мрачнее. А вечерами бродил возле речек, они успокаивали меня. Тогда же я успел за небольшую мзду сделать через знакомого новый паспорт, где не было бы печати о браке. Об остальном я как-то не подумал. Мы так и не удосужились развестись с Клэр. Вместе не жили, но и разводиться не хотели.

Снова раздался звонок: из морга. Патологоанатом допрашивал меня хуже всякого следователя, но я отказывался. Тогда, сидя на стуле, я стал чувствовать, как внутри меня рождается некто новый, что старого Влада больше нет, и никогда не будет. Последней каплей стала черная головешка, которая когда-то была моей женой. Я не выдержал, убежал.