Татьяна Турве - Наваждение

Ладно, нечего себя распалять, всё же главное сейчас — не их с Володькой неурядицы, а дети. Ярослав уже взрослый, такой парень вымахал, что только диву даешься… Да и Янка почти уже выросла, каждый день свой норов показывает, взяла моду! Со Славой-то понятно, в отца пошел, а вот с дочкой так сразу и не разберешь: иногда кажется, на нее похожа, а бывает, повернет изысканно-аристократически голову — ну вылитый Володька! Характером точно в Вишневских, а жаль… Как только приезжает отец, она, Марина, перестает для дочери существовать. С самого детства Янка смотрела на него с немым обожанием: что бы ни случилось, всё папа да папа, а мама — как бесплатное приложение! Мол, на безрыбье и рак рыба. Иногда очень обидно бывает, хоть на стенку лезь — для того ли растила, во всем себе отказывала? Думала, девочка всегда будет ближе к матери, а оно вон как обернулось…

Да что теперь вспоминать, себе душу изводить! Вот уйдет Владимир в рейс — потихоньку всё наладится.

Чего-чего, а такой роскошной золотой косы у Марины в Янкином возрасте не было, да и вообще никогда не было, не хватало терпения отращивать волосы. В этом Яна однозначно мать переплюнула, не зря же на море этим летом ее прозвали "Варвара-краса, длинная коса". Что и говорить, Марина, как скромная родительница, была вне себя от гордости: так пощекотали самолюбие! Одна беда, заплетает свою красу дочка в основном дома и явно из практических соображений, а на улицу вечно норовит шевелюру-то распустить и взбить полохматее. Наверно, чтобы было посовременней — чем страшней, тем модней! Неужели косы стесняется? Хоть бы не вздумала обрезать, а то с нее станется…

Яна обмакнула кисточку в ярко-желтый и провела по расправленной на полу черной хэбэшной футболке, вышло слегка овальное солнце. Сейчас приделаем по краям лучики, смайл пошире, чтобы от уха до уха — такая славная арт-терапия получается… Потерла натруженные ползанием по жесткому ковру колени и краем глаза заглянула в учебник — как ни крути, а придется совмещать приятное с полезным:

— I raisе my voice against powerfull monopolies, against their distructive force! What have they done to the Earth? They've turned our land into a desert of concrete and stone… ("Я поднимаю свой голос протеста против могущественных монополий, против их разрушительной силы! Что они сделали с Землей? Они превратили нашу планету в пустыню из камня и бетона…")

"Ну да, попробуй такое запомнить!" — Янкины мысли бродили, как по лабиринту, по множеству извилистых ходов, и ни в одном из них английским даже близко не пахло. Она с бульканьем поколотила кисточкой в дежурной банке с водой, Гаврюха хищно прищурил зеленые в крапинку глаза и медленно пополз по-пластунски, не отрывая взгляда от вожделенной добычи. Яна строго ему пригрозила:

— Гаврила! И не думай! — и по инерции добавила: — Don't even think.

Английский Гаврюха всегда понимал с полуслова — что да, то да… Или просто сердитые нотки в ее голосе расслышал, потому как моментально перевернулся на спину и замахал в воздухе всеми четырьмя лапами в аккуратных белых носочках — лежачего не бьют. Вот хитрюга!

— Какой же ты кот? Ты у меня собака! — Янка почесала Гавриле живот в самом любимом месте, под грудкой, тот изогнулся невообразимой дугой и всеми силами показывал, как ему приятно: — В прошлой жизни ты был собакой, а?

Гаврюха ничего не ответил — очевидно, не был так уверен.

Оглушительно затрезвонил звонок, через полминуты хлопнула, как от сквозняка, входная дверь, и из прихожей послышался шум и женские голоса вразнобой, будто человек десять туда набилось. Яна высунула нос из своей комнаты: о ноу, только не это! Как говорят в подобных случаях одесситы, которых у них в Городе полным-полно: "Держите меня десять человек!" Пришли мамины подруги-морячки, не слишком-то Янка их жаловала…

— Привет, дорогая! А мы мимо шли, подумали: дай к Марине зайдем!

Голос тети Люды звучал душераздирающе громко, словно на торжественном собрании по поводу юбилея какой-нибудь важной правительственной шишки. Как обычно.

И без секунды промедления мамин голос на тон выше:

— Яна! Иди мне помоги!

Только этого ей сейчас не хватало для полного счастья!..

Они уже расселись на кухне, точно у себя дома. Тетя Люда выставила на середину стола бутылку мускатного розового вина (она с пустыми руками никогда не приходит) и теперь сияла, как начищенный до блеска медный таз. Тетя Аня по-скромному пристроилась в углу возле холодильника, нервно вздрагивая от его натруженного рыка, а мама ловко сооружала угощенье и командовала на всю катушку, поминутно на них покрикивала, как полководец:

— Дай еще чашку! — это Яне. — Ну что ты сидишь, открывай! — уже Людмиле. — Сок будешь? — опять через плечо дочери, та отрицательно замотала головой и сжала губы, чтоб не сболтнуть что-то ненужное.

— Ну, девочки, за нас!

— Хорошее вино. Может, и Яне немножко? — Тетя Аня была самая из них молодая, с младенчески чистыми голубыми глазами и вечно удивленным выражением лица. Она Янке даже нравилась, иногда.

— Ей не надо! — мама безапелляционно всё решила за нее. Яна и так бы не пила, но про себя вспыхнула: опять лишний раз продохнуть не дает!

— Ну почему? Красные кровяные тельца! — популярно объяснила тетя Люда, прищуренным глазом разглядывая бокал на свет.

"Какие же они красные, когда вино розовое!" — съязвила мысленно Янка и, воспользовавшись моментом, направилась к двери. Но мамин голос догнал на полпути:

— Яна!

— Что?

— Принеси салфетки, в гостиной! — и с каким-то нездоровым удовольствием объяснила подругам: — Вон как смотрит, не любит!

— Ну мы же понемножку! Хорошее вино…

— Так значит, твой пришел с рейса? Надолго?

…И надо же было ей зайти именно в этот момент! Покопалась бы еще немного в серванте, разыскивая бумажные салфетки, и ничего б не случилось, всё было бы в ажуре… Больше всего на свете Яна терпеть не могла, когда мама вот так вот откровенничала перед практически посторонними людьми, выкладывала всю их семейную подноготную.

— Не знаю! Как по мне, так можно уже обратно в следующий, — небрежно отмахнулась мать.

— Не соскучилась? — недоверчиво вскинула тонкие брови тетя Аня. И мама ответила…

Янка застыла у раковины, отвернувшись с деланным безразличием, но и со спины было прекрасно видно, что слушает очень внимательно. Даже уши, почудилось, оттопырились от напряжения — а как же, любимого папочку зацепили!.. В Марину будто черт вселился: и понимала, что несет, но остановиться было уже невмоготу:

— Я тебя умоляю! Я же замуж выходила по расчету, с самого детства решила: если уж замуж, то только за моряка дальнего плавания! И чтоб с опытом работы, не первый год! Чтоб деньги привозил! Несколько лет перебирала, было из кого, а в двадцать два года Володьку встретила. Он в меня сразу влюбился, а я его не любила.