Алексей Корепанов - Станция Солярис

– Рискуешь, Кельвин, – сказал он спустя несколько секунд. – А вдруг все это внезапно развалится на части и уйдет в глубину? – он, кажется, цитировал показания Бертона.

– Посмотрим, – отозвался я. – Думаю, такое не случится, и ты это знаешь, Снаут. Я зайду только в один дом. Только в один, любой. И все.

Нельзя сказать, что мне не было страшно. Да, я боялся, но совсем не того, о чем говорил Снаут. Я боялся встречи с чужой памятью…

Кровавый закат окончательно померк, и темнота сразу же сгустилась, словно только и ждала этого момента. Снаут включил носовой и нижний прожекторы, и в их ярком сиянии стали отчетливо видны приближающиеся крыши зданий. Кое-где в окнах горел свет – я мог поклясться, что раньше они были темными – и мне стало совсем не по себе.

– Садись вон там, у крыльца, – я показал рукой на вымощенную подобием тускло блестящего булыжника широкую круглую площадку перед двухэтажным домом – таких было много в нашем Четвертом Пригороде.

Слева от входной двери находилось занавешенное белыми шторами освещенное окно.

Снаут молча кивнул и очень мягко, без толчка, посадил машину на камни.

– Глушить двигатели не буду, – сказал он, пристально глядя на меня. – Ступай, Кельвин, удовлетвори свое любопытство. Поставь очередную точку над «i». Только не задерживайся.

Я вновь натянул кислородную маску и повернулся к Хари. Она уже тоже была в маске. Я открыл дверцу, выдвинул короткий трап и осторожно спустился на подобие каменной мостовой. Опора под ногами казалась прочной и вряд ли можно было ожидать, что она вдруг разверзнется черным провалом. Я подал руку Хари, и когда она очутилась рядом со мной, помахал Снауту, не сводящему с нас глаз. И медленно направился к крыльцу.

Входная дверь оказалась не запертой. Я толкнул ее и шагнул в коридор, освещенный квадратной плитой светильника, вмонтированного в потолок.

Там были еще две двери – слева от меня и впереди, в дальней стене, – и лестница, ведущая наверх. Все это: пол, стены, двери, лестница – было очень похоже на настоящее. Оставалось только гадать, откуда океан берет «строительные материалы» и каким образом, с помощью каких процессов творит копии объектов, воссоздавая даже некоторые мелкие детали типа кружевных завитушек на лестничных перилах.

А как он создает свои «геометрические симфонии» – симметриады?..

Возможно, сотворить этот дом для него было так же легко, как для меня – оставить след своего пальца на мониторе компьютера.

Мне очень не хотелось открывать дверь, ведущую в комнату с белыми шторами, где горел свет. Не то чтобы я боялся, просто мне было как-то неприятно, как-то не по себе… словно я собирался подсматривать, словно намеревался увидеть то, что не предназначалось для моих глаз…

Но я знал, что не уйду отсюда, не удостоверившись.

Медленно, как во сне, я начал приближаться к этой двери – и замер, услышав шаги за спиной. Только через несколько показавшихся бесконечными мгновений я понял, что это Хари. Обернувшись, я буквально наткнулся на ее пронзительный, недоуменный и растерянный взгляд. Я обеими руками оттянул от лица кислородную маску и успокаивающе сказал:

– Все в порядке, Хари. Сейчас мы заглянем в эту комнату и сразу вернемся к Снауту.

Недоумение не исчезло из ее глаз, но она неуверенно кивнула, словно говоря: «Тебе виднее».

Я подошел вплотную к двери. Не торопясь открыл ее, хотя сердце мое бешено стучало, и остановился на пороге. В комнате было светло. Там стояли старомодные стулья – я помнил, такие были когда-то в доме моей бабушки, – стол и длинный диван у стены. Там было и много других предметов, но я не стал их рассматривать. Мой взгляд приковала немолодая женщина в переливчатом черно-красном домашнем халате.

Женщина сидела в уголке дивана, подперев голову рукой; на безымянном пальце блестело узкое золотое кольцо. Ее рыжеватые волосы были гладко зачесаны назад, а лицо казалось усталым и каким-то тусклым – возможно, из-за отсутствия косметики. Рядом с ней на диване лежали какие-то разноцветные лоскутки. Женщина безучастно смотрела на меня и я сразу узнал этот взгляд: такой же взгляд встретил меня там, в холодильнике, где лежало тело Гибаряна…

С десяток секунд мы смотрели друг на друга. Потом женщина закрыла глаза и, казалось, погрузилась в сон, продолжая подпирать голову рукой.

Делать мне тут больше было нечего – я, словно Фома Неверующий, удовлетворил свое любопытство. Попятившись, я наткнулся на стоящую сзади Хари. Закрыл дверь и, взяв ее за руку, повел к выходу. Она безропотно подчинилась.

Нельзя сказать, что я был совершенно ошеломлен увиденным; я увидел именно то, что и предполагал увидеть – не по форме, конечно, а по содержанию. Это могла быть женщина, и мог быть мужчина. Или ребенок… Я был ошеломлен другим. Вне всякого сомнения, мы столкнулись с материализованными океаном «островками памяти». Но памяти не моей, и не Снаута, и не бедняги Сарториуса… Это, несомненно, была реконструкция следов памяти тех людей, которые исследовали Солярис гораздо раньше нас. Десятки лет назад. Тех людей, которые давным-давно покинули Солярис и вернулись на Землю… и многие из которых, скорее всего, уже вообще покинули наш мир…

Участники экспедиции Шеннона… Участники экспедиции Гезе…

Штробла… Севады…

Они покинули Солярис – но материализованные следы их памяти остались.

Остались – и существовали уже десятки лет.

А это значило, что Хари никуда не денется от меня… вернее, я никуда не денусь от Хари. До самой смерти. Моей смерти.

Увидев, что мы вышли на крыльцо, Снаут с явным облегчением откинулся на спинку своего пилотского кресла и нетерпеливо махнул нам рукой.

Как только я следом за Хари забрался в вертолет, он поднял машину над «городом», освещая прожекторами подобия земных зданий. Видеокамера продолжала съемку.

И все же я был слишком потрясен увиденным и своей догадкой, чтобы о чем-то говорить, и в ответ на его вопросительный взгляд ограничился кивком.

– Значит все та же операция, – медленно сказал он, окидывая взглядом «город», проплывающий под нами.

Я понял, что он имеет в виду операцию «Человек», как назвал этот феномен Мессенджер. Океан не разрушил то, что сам же и создал много лет назад. И вновь у меня возник тот же вопрос: почему? Оставил, как память? Просто забыл? Не счел нужным прилагать какие-то усилия для того, чтобы вернуть все в прежнее состояние? Полагал, что носители «островков памяти» когда-нибудь вернутся сюда? Просто забавлялся?

Вопрос был совершенно несостоятельным. Я упорно хотел видеть в океане Соляриса разумное существо, внутренне хоть в чем-то подобное нам; этого желало мое сердце. Но разумом я понимал, что дело обстоит совсем не так…