Владимир Савченко - Пассажир Седьмого Класса

– Приветик, сволочь.

– Э-э, хамите…- огорчился начальник отдела.- Стараешься для вас, ночей не досыпаешь, а вы!..

– Видим, как стараетесь, с кем ночей не досыпаете,- произнес голос тоном пониже.- С девочками явились, поразвлекать.

– А эта беленькая, пухленькая ничего,- заметил третий.- Я бы такую тоже поразвлекал.

– Эй, детка, обессучивайся и давай сюда! - поддал четвертый.- Мы хоть и электрические, но все можем.

Лили заблестела глазками, повела плечом, послала в сторону динамиков воздушный поцелуй; внимание мужчин возбуждало ее. Жена поэта смущенно спряталась за спины.

– Она не может обессучиться, разве ты не видишь! - прокомментировал еще голос. В слова был вложен иной, поганый смысл. "Некомплекты" поняли, загоготали во все динамики.

– Звездун-свистун, а ты которую?- спросил высокий голос.

– Ну вы, лишенцы! - заорал Звездарик, побагровев по самую шею, хряпнул кулаком по панели так,, что в ней что-то звякнуло.- Всех выключу! Мы к вам с радостью, выпускать одного будем, а вы ведете себя, как босяки в кичмане.

Его не так легко было вывести из себя, но "некомплекты" имели опыт. В динамиках раздались свисты, улюлюканья, вой.

– Да тише вы! - послышался задавленный голос.- Кого выпускать-то будете?

Может, меня? Миленькие, меня?!

– Профессора Воронова Илью Андреевича! - возгласил начальник отдела.

– Братцы, "бесноватого" будут выпускать! Да он у вас все разнесет!..- В динамиках заулюлюкали, заскандалили пуще прежнего.

– Нет, так работать нельзя,- Семен Семенович вывел ручку громкости на нуль, динамики умолкли.- Не придавайте этому значения,- повернулся он к гостям.-

Все они люди выдающиеся, но, к сожалению, лишенные черт, которые сделали их выдающимися. Действуйте, Лаврентий Павлович.

Служитель за перегородкой сказал: "Сэйчас!"- ловко приладил к голове и телу профессора (довольно раскормленному, с волосатой спиной) контактки, расстегнул ремни, вкатил носилки под "стену плача". Затем воткнул штекерные колодки на другом конце гибких кабелей от контакток в разъемы, вышел и запер за собой дверцу.

Наступила очередь Витольда Адамовича и Звездарика. Первый вставил кассету с изъятыми у "соискателя" Вани Крика сутями в гнездо панели, склонился над клавишами, набирал коды команд. Семен же Семенович следил за свечением индикаторов, колебаниями приборных стрелок, поворачивал корректирующие рукоятки. Восстановление травмированной личности путем введения пси-сутей в тело одновременно из двух источников, из ЗУ и из кассеты, было занятием тонким, не алгоритмизируемым, здесь немалую роль играла интуиция операторов.

На лбу Звездарика выступил пот.

Первыми вошли в тело сути из ЗУ "некомплектов", низшие составляющие личности

Воронова: они усилили, взбодрили дремавшую в теле животную Ы-активность.

Тело напряглось, выгнулось, поднялось на носилках на четвереньки, неуклюже слезло: ноги согнуты в коленях, руки в локтях, голова вперед.

– Ы-ы! - ощерился интегрируемый профессор, выгнул спину дугой.- Ы-ы-ы!..

Оглядел себя, почесал грудь, начал озираться по сторонам. Заметил людей за сеткой, присмотрелся - ощерился еще пуще:

– Ы-ы… баба! - и, весь напружинившись, потянулся туда, шагнул. Жгуты проводов натянулись, остановили его.

Витольд Адамович нажал новые клавиши. Звездарик поворотом рукоятки перекрыл поток пси-зарядов из машины. Световые индикаторы кассеты на панели стали меркнуть на глазах: в личность Воронова вливалась похищенная суть, стержневая для его интеллекта и духовного облика.

И во внешности профессора произошли любопытные эволюции: на лице, недавно еще тупом, упрощенно сглаженном, появилось много мелких черточек, морщинок, тонких напряжений лицевых мышц, свойственных осмысленному выражению. В глазах прошли, сменяя друг друга, тревога, недовольство, изумленный вопрос к себе, стыд… Человек, приходя в себя, провел рукой по щекам, выпрямился, передернул плечами, потряс головой.

Через минуту индикатор кассеты погас. Воронов нормальными глазами взглянул на людей за сеткой, сказал звучным голосом.

– Батюшки, да здесь дамы! - и прикрылся.

Служитель вошел в отсек, снял с профессора контактки.

– Приветствую вас на Земле, Илья Андреевич! - произнес начальник отдела традиционную фразу.- Ваша одежда в левом отсеке, прошу вас туда.

– Те-те-те, уважаемый товарищ Звездун-Звездарик,- Воронов поднял правую руку и, по-прежнему прикрываясь левой, погрозил пальцем,- не делайте, как говорится, le bonne mine au mauvias jeu!* Я уже давно на Земле. Полгода! И вам я их припомню, эти полгода моей жизни. Как говорится, никто не забыт и ничто не забыто, да-с!

[* Хорошую мину при плохой игре. (Франц.).]

– Ступай, дорогой,- служитель мощной дланью направил профессора к дверце,- одевайся скорей. Никто, говоришь, и ничто не забыто? А как ты меня обзывал, помнишь? Одевайся живей, приятель, мне нужен твой шиворот.

– Лаврентий Павлович,- строго сказал Звездарик,- вы на работе! Снаряжайте, пожалуйста, пробника.

– А… сэйчас! Ладно, дорогой,- обратился служитель к Воронову, который теперь спешил одеться и убраться,- уходи целый. Ничего, я не все время на работе. И теперь у тебя есть не только голос, чтобы оскорблять, но и морда.

Под это напутствие он принялся прилаживать контактки к телу пробника.

Профессор Воронов, застегиваясь на ходу, вылетел в коридор, его

"Безобрразие;" прозвучало где-то вдали. Мегре взглянул на Звездарика неодобрительно, а Лили-НООС с откровенным презрением: как распустил подчиненных!

– Незаменимый человек,- развел руками Семен Семенович.- Его тоже надо понять. Так,- он повернулся к жене поэта,- займемся вашим делом. Вы желаете забрать вашего мужа таким, каков он есть, правильно?- Та кивнула.-

Чудненько. Мы вправе отпустить его "некомплектным", руководствуясь теми же соображениями, по каким психиатры отпускают из клиник не опасных для окружающих душевнобольных. Вы сейчас с ним побеседуете, оцените, насколько он в норме и в форме, и если не передумаете, то с богом. Только выдвиньтесь, будьте любезны, вперед.

Жена поэта вышла к сетке. Служитель вкатил под "стену плача" обряженное пробное тело. Витольд Адамович игрой клавиш на панели послал в него из ЗУ

"некомплектов" личность Майского

Этот мужчина не гыкал, не дергался, не выгибался - слез с носилок, вяло осмотрелся, сел на табурет, сунув руки между колен. Спереди он, надо признать, выглядел ничуть не привлекательней, чем со спины: низкий покатый лоб, так же далеко отступающий назад подбородок, маленькие глазки, широкие брови, приподнятые в каком-то горестном удивлении, жилистая шея с крупным кадыком выносила голову более вперед, чем вверх. Единственным замечательным предметом на лице был нос - большой, лилово-красный и бугристый. На впалой безволосой груди был овальный сизый шрам от пулевого ранения - под левым соском, напротив сердца.