Ольга Гребенщикова - Переход

— Не смейте больше говорить "ваше королевское величество, не соблаговолите ли сменить простыню". Мне слишком больно смеяться!

Так что первым приказом короля на новом месте жительства было — немедленно перестать хотя бы в его присутствии вставать, кланяться и каждую мелкую просьбу сопровождать перечислением титулов. А еще через несколько дней произошло событие похлеще, пожалуй, чем дворцовый переворот — Роланд предложил своим новым придворным перейти на "ты". Адельгейда, которая заглядывала в его комнату реже остальных и обо всем узнавала последней, почему-то решила, что брату такое предложение покажется невозможным, но Алекс после недолгого разговора с королем идею поддержал. Да и Веллита понемногу начала смотреть на своего подопечного как на друга, попавшего в беду, а не как на недосягаемую персону монарха.

Адельгейда отодвинула занавеску и приоткрыла окно, впуская в комнату свежий утренний воздух. Ее взгляд задержался на кровати и на том, кто там лежал. Почти две недели назад, в королевском замке, она увидела сильного и гордого человека, олицетворение власти для бесчисленных подданных. Интересно, понимает ли он, что с ним стало? Во всяком случае, вряд ли ему снились дурные сны — лицо короля было безмятежно спокойным, только темные волосы в беспорядке разметались по подушке.

Выполняя обязанности сиделки, леди Эсперенс поправила сбившееся одеяло и собрала лишнюю посуду со столика, когда вдруг поняла, что больной уже не спит. Роланд открыл глаза, и она только теперь заметила, какого они цвета — темно-серые, а может быть серо-синие. Он смотрел на девушку приветливо и немного удивленно. Не ожидал ее здесь увидеть? Алекс вчера говорил о поездке, мог бы и запомнить, невежливо подумала Адельгейда. Не выпуская из рук подноса, она сделала реверанс, легкий, совсем не придворный, но, в конце концов, надо же как-то поприветствовать не вовремя проснувшегося короля. Роланд, похоже, не считал свое пробуждение несвоевременным. Он приветливо улыбнулся и спросил, не будет ли она против, если он встанет. Веллита на этот счет не оставила никаких указаний, да и привязывать его величество к кровати команды не было. Поэтому "сиделка" возражать не стала и ушла, чтобы он мог привести себя в порядок.

Судя по звукам из-за двери, Роланд долго и обстоятельно плескался в умывальнике. На кухню он явился в полном блеске — причесался, соскреб многодневную щетину с лица. Только с костюмом не заладилось. Из всего запаса одежды, который он унес на себе из замка, вернуть в пристойный вид удалось только штаны и сапоги, и теперь к этим предметам гардероба, когда-то дорогим и добротным, прибавилась простая льняная рубашка, купленная по дороге в какой-то деревенской лавке. Но короля это совершено не беспокоило, хотя при других обстоятельствах он мог показаться в таком виде лишь перед очень близкими людьми. И если судить по наряду, поневоле задумаешься, что и в самом деле пора переходить на "ты".

Полный блеск, конечно, оказался сильным преувеличением. Роланд заметно похудел, по-прежнему не мог похвастаться здоровым румянцем, и иногда придерживался за стенку. Бинтов на нем уже не было, стараниями Веллиты раны быстро затянулись, но резких движений он старался не делать. Адельгейда сомневалась, можно ли ему разгуливать по дому, как здоровому, но поняла, что теперь загнать строптивого пациента обратно в постель не удастся.

Непонятно, искал ли он что-нибудь на кухне, или просто заскучал в одиночестве, но уходить и не думал, вот только не знал, как начать разговор. От Роланда не укрылось, что из всех, кто оказался рядом с ним, эта девушка единственная избегала его — заходила лишь по делу, никогда не заговаривала первой, на вопросы отвечала коротко и односложно, убивая всякую надежду на приятную для обеих сторон беседу. Не обращаться же к знатной даме как к давней приятельнице, если дама ни разу не давала повода думать, что хочет этой приятельницей быть.

Адельгейда сложила в кастрюльку все, что в недалеком будущем обещало стать "овощным рагу" (во всяком случае, так утверждала кулинарная книга старой ведьмы), водрузила посудину на огонь, и теперь сосредоточенно чистила картошку. Она покосилась на задумчивого короля. Если бы он попался ей вот так пару недель назад, то немедленно и в подробностях узнал бы, сколько боли принесло людям все, что из-за него случилось. Но теперь ярость сменилась грустью, все прошло, перегорело, да и не имело значения.

Время на размышления появилось не только у Роланда, и девушка не раз думала о том, что лучше бы оно не появлялось вовсе. Когда нужно защищаться от опасности, как-то не вспоминаешь, что это не просто очередное приключение, которое закончится возвращением домой. Никакого дома у нее больше нет. Даже если она вернется в замок Ларани, ее всегда будут преследовать воспоминания о запахе гари и трупах на полу. Отступившая тоска и старательно изгоняемые воспоминания внезапно нахлынули вновь, встав комом в горле.

— Что с вами? — спросил Роланд, заметив ее застывшее лицо, — я могу помочь?

— Вы умеете воскрешать мертвых? — она заглянула ему в глаза с горькой иронией.

— Увы, не умею.

Повисла неловкая пауза, и Адельгейда вместо овоща вдруг попала ножом по собственному пальцу. На стол полетели алые капли, она вскочила и вышла, хлопнув дверью. А через несколько минут, сидя на крыльце, услышала, как Роланд вышел следом и сел рядом на ступеньку.

— Вам больно?

Она кивнула, торопливо вытирая следы слез:

— Я скучаю по ним.

— Ваша беда тоже на моей совести, — негромко сказал Роланд не то ей, не то самому себе. Начни он оправдываться или скажи, чего доброго, что во время переворотов жертвы — обычное дело, девушка возмутилась бы, но такое самообвинение показалось ей несправедливым.

— Это сделали не вы, не надо себя мучить… — чуть слышно отозвалась она, и добавила, — не сердитесь за безобразную сцену, я должна была держать себя в руках.

— Не думаю, что у вас есть долги передо мной. И я надеюсь, вы простите меня.

— Вы… ты не сделал мне ничего плохого, — набравшись смелости, сказала Адельгейда.

Смелость понадобилась не потому, что она покривила душой. Просто не каждый день ей доводилось предлагать дружбу королям.

— Значит, мир?

— Мир.

Какое-то время они молчали, а потом Роланд спросил, указав на ее палец, кое-как затянутый платком с помощью другой руки и зубов:

— Можно?

Его руки были теплыми и уверенными, словно он всю жизнь только тем и занимался, что перевязывал пальцы неосторожным девицам. Он не мог не увидеть у нее на ладони не слишком сильные, но вполне заметные следы от рукояти меча, остающиеся, даже если не забываешь надевать перчатки. Придворные дамы, наверное, умерли бы со стыда при одной мысли о таком безобразии, а эта нисколько не стеснялась. Впрочем, со всех остальных сторон ручка была хоть куда, да и Роланд не выказал ни удивления, ни пренебрежения, скорее любопытство. Но спрашивать ни о чем не стал. Неизвестно, где он научился перевязывать раны, наверное, подсмотрел, как это делает Веллита, но пострадавший палец оказался завернутым в платок довольно ловко.