Макс Фрай - Русские инородные сказки - 4

— Педру! — хотя кроме них в комнате никого нет, в такие моменты Пилар обычно разговаривает шипящим шепотом, от которого у Педру сразу начинает чесаться где-то в области мозжечка. — Педру, миленький, я в туалет хочу!

— Так иди, — бурчит в ответ сонный Педру — он всегда с трудом засыпает и терпеть не может, когда его будят среди ночи.

— Я боюсь проходить мимо угла! — шипит Пилар.

— Так не иди! — отвечает Педру и поворачивается на другой бок.

Все же, обычно он уступает, и уныло плетется вслед за дрожащей Пилар к туалету, обещая самому себе, что это — в последний раз, что сколько же можно, и что завтра же он запишет Пилар на прием к психиатру — ведь это все нервы, нервы и слишком буйное воображение. Наутро, правда, ночные разговоры и обещания кажутся ему сном — глядя на веселую резвушку Пилар, Педру просто не в состоянии поверить в то, что это она ночью тряслась и плакала от страха, а, когда проходила мимо вешалки в углу, вцепилась в его руку с такой силой, что он чуть сам не заорал.

А сегодня Педру так и не проснулся и не пошел с Пилар в туалет, и вот на нее кто-то напал, или она увидела что-то страшное, и теперь кричит, бедная девочка, и уже охрипла от крика, а он все сидит, подонок, подонок, скотина бесчувственная!

Педру вскакивает с постели и огромными прыжками несется к туалету, туда, где кричит Пилар.

Впрочем, Пилар не кричит. Пилар просто не может кричать.

Пилар полулежит на полу, странно откинув голову на край унитаза, ее белая ночная рубашка неприлично задралась, и это почему-то выглядит пугающе.

А посреди туалета, уставившись на Пилар безумными от ужаса глазами, захлебывается визгом крошечная казумби.[2]

Кузина Оливия и разбитая чашка

25 декабря. 0 часов 05 минут

— Кому этот подарок? — спрашивает дона Элса, поднимая повыше что-то маленькое и мягкое, обернутое в красную бумагу и украшенное кривоватой самодельной розеткой.

Зе Педру уже оставил надежду разглядеть хоть что-нибудь сквозь шерстяной клетчатый шарф, которым ему завязали глаза, и теперь хочет помучить остальных. Он нарочно тянет паузу, картинно чешет в затылке, глубоко вздыхает и хмыкает со значением, пока все семейство ерзает от нетерпения на стульях.

Филипа не выдерживает первой и пинает брата под коленку.

— Мама! — вопит Зе Педру, с готовностью стаскивая шарф с головы. — Скажи ей!!!

— Нет мама, ты ему скажи! Он же над нами издевается! — возмущается Филипа.

— Дети! Дети! — нервно вскрикивает дона Элса, потрясая свертком. — Немедленно успокойтесь!

Жука, которой давно пора спать, и которой разрешили дождаться подарков только с условием, что она не будет капризничать, страдальчески кривится. Ей очень хочется присоединиться ко всеобщему ору, но она боится, что ее тут же отправят в постель, а стеклянная лягушка, которую Филипа купила для нее на ярмарке, будет вынуждена просидеть еще целую ночь в пустой и темной коробке. Стоит Жуке подумать о том, как грустно и одиноко будет бедной лягушке, слезы сами собой начинают капать у нее из глаз, и, не в силах больше крепиться, Жука заходится горестным ревом.

Все немедленно замолкают, даже запертый в спальне спаниель Пирусаш прекращает лаять. Дона Элса отбрасывает красный сверток, берет Жуку на руки и начинает тихонько ее укачивать.

Суровая Филипа тщательно обматывает шарфом голову присмиревшему Зе Педру.

Профессор Энрик Карвальу откладывает газету, которой он отгородился было от скандала, и только кузина Оливия даже не пошевелилась — сидит прямая, как палка, и мелко трясет своими седенькими буклями.

01 декабря. 22 часа 30 минут

— Как ты думаешь, — говорит дона Элса, расчесывая волосы на ночь. — Может стоит поговорить с Оливией по поводу этих дурацких носков, которые она все время дарит на Рождество? Дети терпеть их не могут.

— Отстань от Оливии, — бурчит профессор Энрик Карвальу, с треском разворачивая газету. — Не забывай, сколько ей лет. И все эти годы абсолютно всем знакомым детям она дарила носки на Рождество.

— И тебе? — дона Элса представила себе маленького профессора в подгузнике и в огромных полосатых шерстяных носках, которые вяжет кузина Оливия, и теперь безуспешно пытается не захихикать.

— И мне. Честно сказать, я их терпеть не мог, — неожиданно интимным тоном говорит профессор Энрик Карвальу, кладет газету на тумбочку и гасит свет.

10 декабря. 12 часов 30 минут

— Вот, поглядите, — дона Элса отодвигает кофейную чашечку и выкладывает перед кузиной Оливией маленькую мягкую куклу, с печальной фарфоровой мордочкой, набор теней и иллюстрированный альбом "Холодное оружие". — Это Жуке, это Филипе, а это — Зе Педру. Я попрошу…

— Милочка! — тоненько вскрикивает кузина Оливия, и дона Элса испуганно замолкает. — Милочка, принесите мне стаканчик молока!

Дона Элса медленно выдыхает и велит себе не нервничать.

— Молочко очень полезно, — жеманясь, как маленькая девочка, говорит кузина Оливия. — То, что надо для моего желудка. Абсолютно то, что надо.

Официантка приносит высокий стакан и длинную ложку. Отставив мизинец, кузина Оливия разбалтывает в молоке один пакетик сахара за другим.

Дона Элса усилием воли заставляет себя не считать пакетики. Она усаживает куклу с грустной мордочкой на альбом, подпирает ее сзади коробочкой с тенями и думает, что кузина Оливия похожа на овцу.

"Настоящая овца, — думает дона Элса. — Букольками трясет. Блеет. Бееееееее".

Дона Элса улыбается кузине Оливии и продолжает, словно беседа и не прерывалась:

— Я хотела обернуть все это в красивую бумагу, и отдать кузине. А кузина бы подарила как будто от себя. Я уверена, что дети очень обрадуются.

— Но Элсиня! — дрожащим голоском произносит кузина Оливия. — Разве Элсиня не знает, что я уже приготовила детям подарки? Я связала каждому по две пары отличных шерстяных носков!

24 декабря. 16 часов 45 минут

— Моя лягушка! — волнуется Жука, пытаясь разглядеть среди горы свертков свою коробочку, в которую Филипа утром положила стеклянную лягушку. — Где моя лягушка?! Она разобьется!

— Здесь твоя лягушка, не волнуйся, — отвечает Филипа, по сотому разу перекладывая подарки, чтобы они лежали красивой пирамидой, как в кино. — Ничего ей не сделается, я ее завернула в вату.

— Сделается-сделается, я на нее уже наступил, — кривляется Зе Педру, и тут же получает затрещину от Филипы. Жука начинает морщиться и быстро-быстро моргать, но Филипа не дает ей расплакаться — она безошибочно выхватывает из кучи подарков маленькую, оклеенную фольгой коробочку и раскрывает ее. Там, завернутая в вату, сидит прозрачная стеклянная лягушка с золотисто-медовыми глазами, сделанными из какого-то переливчатого камня. Жука благоговейно гладит лягушку по гладкой спинке и безропотно позволяет Филипе опять закрыть коробочку и вернуть ее под елку.