Владимир Васильев - Идущие в ночь

— Доброе утро, серый брат, — пробурчала я, забираясь в шкуру. — Куда это нас с тобой занесло? И каким образом?

Вулх неожиданно опустил голову и ткнулся лбом мне в ладонь. А потом поднял на меня умные глаза. Я внутренне замерла, только рука моя продолжала бессознательно двигаться, подгоняя ремешок на запястье. Несколько мгновений мы смотрели друг другу в глаза, не отрываясь.

Заскрипел песок под сапогами Цуки. Вулх развернулся и потрусил к воде. А у меня осталась необъяснимая уверенность в том, что вулх знает не только то, каким образом мы попали на этот берег. Он знает ещё что-то важное, о чём очень хочет мне сказать. И сказал бы — если бы умел…

Что же всё-таки соврать охотнику?

Я едва успела влезть в сапоги, кое-как отряхнув от песка ноги. Потом переобуюсь по-хорошему. Одежда снова не хотела на мне сидеть как следует — а, может, раздражение мешало мне правильно застегнуться. Вроде вчера я все ремни подогнала по размеру — так в чём же дело? Я сердито рванула ремешок на щиколотке.

Проклятый Цука появился из-за холма. Не очень-то он медлил — хоть я и попросила его не спешить. Прилетел, как муха на мёд. Или стервятник на падаль.

Тут моих ноздрей достиг запах, в котором и впрямь была и медовая сладкая струя, и невнятный гнилостный душок, и ещё несколько составляющих — полынь и мускус, мята и корица… Кто никогда не вдыхал этого умопомрачительного запаха, тот нипочём не угадает его источник. Тот же, кто столкнулся с ним хоть раз — напротив, ни с чем не спутает. Так пахнут только плоды многодрева.

Дразнящий запах шёл от моего походного двумеха. Удивительно, как я его раньше не почуяла — наверное, уносило ветерком. Я проглотила набежавшую слюну. Надо поскорей разобраться с Цукой и устроить себе роскошный завтрак. А после завтрака подумать над объяснениями — потому что мне слабо верится, что редкий и драгоценный плод сам собой свалился мне в сумку…

Цука на ходу нагнулся, поднял с песка обронённый лук и подошёл ко мне.

— Неужели ты купалась в этой реке, госпожа Тури? — спросил он, кося глазом на двумех. Нос его вытянулся в ту сторону, как флюгер по ветру, и даже, кажется, стал заметно длиннее.

Купалась?.. Я вспомнила предыдущее утро — как я очнулась на крыше мельницы и вообразила себя загорающей. То загораю, то купаюсь — увеселительная прогулка, право слово.

— Нет, не купалась, — твёрдо сказала я. — Я, понимаешь ли…

Тут, видно, динна-хранительница осенила меня благодатным крылом, и на меня снизошло вдохновение. Есть! Есть убедительная ложь, которая объяснит Цуке все странности. И отобьёт у него охоту что-либо выяснять. И вообще любую охоту отобьёт.

— Я тут с приятелем, — небрежно закончила я.

К моему величайшему удивлению Цука степенно кивнул головой.

— Как же, видел я твоего приятеля, госпожа, — сообщил он. — Серьёзный мужчина, с пониманием. Сразу за нож хватается.

— Джерх на..!

Я вовремя зажала себе рот ладонью. Не следует нарушать собственные принципы по пустякам. Всему есть разумное объяснение. Одно из трёх: либо Цука сошёл с ума, либо я сама рехнулась, либо… все остальные возможности спишем на магию. На милые недомолвки отправившего меня в дорогу колдуна.

Постой-постой, уж не идёт ли чародей со мной вместе? Это сразу объясняет, как я вместо лесного озера оказалась у незнакомой реки. И другие странности объясняет — с одеждой, например. Только зачем он мне тогда в Айетоте мозги занавешивал? Сказал бы прямо — мол, вместе пойдём. Одна загадка взамен другой… не хочу!

— Ты, госпожа, меня с ним познакомь, — вёл дальше Цука. — Глядишь, польза будет. А то я вижу — человек незнакомый, ну и чуть не пустил в него стрелу. Тогда зверюга на меня ка-ак прыгнет!

— Вулх, что ли? — невнимательно спросила я, обшаривая взглядом берег. Если Цука видел чародея — значит, он где-то недалеко. А если он где-то недалеко, то я быстро выясню все загадки.

— Вулх? — оторопел Цука. — Какой ещё вулх? Я говорю — карса на меня как прыгнет! Та самая, которая у Беша живёт. Я её сразу не признал — испугался очень, думал, она мне сейчас кишки выпустит. А потом признал. Когда тебя, госпожа, увидел.

— Почему? — тупо спросила я. Колдуна нигде видно не было. И вулх куда-то подевался. Только Ветер стоял на самом берегу, передними копытами в воде, и разглядывал своё отражение. Что-то в картине окружающего мира показалось мне неправильным, но я никак не могла сообразить, что именно. Шевельнулся вон тот кустик, или это мне только показалось?

— Что «почему»? — не понял охотник.

Я наконец обратила на него взгляд и достаточную часть внимания.

— Почему ты узнал карсу, когда увидел меня?

Цука ухмыльнулся.

— Так все знают, что Беш…

Он не договорил. Короткая стрела просвистела над моим плечом и впилась ему в горло. Цука захрипел, сложился в поясе и тряпичной куклой повалился к моим ногам.

Я осталась стоять неподвижно. Это было лучшее, что я могла сделать.

Они в любой момент могли изрешетить меня стрелами. Их было много — десятка полтора. Молчаливые люди с арбалетами выросли будто из-под земли и охватили полукольцом то место, где только что стояли и разговаривали мы с Цукой — а теперь я осталась одна. За спиной у меня была река, и можно было предположить, что кольцо загонщиков — почему-то именно это слово пришло мне на ум — там размыкается. Но как раз оттуда принесла Цуке смерть чужая стрела. И потому я стояла неподвижно, не оборачиваясь.

Серый вихрь обрушился со спины на арбалетчика, напряжённо замершего прямо передо мной. Я смотрела ему в глаза, и я увидела, как осознание собственной смерти мелькнуло в них, когда стрелок валился наземь с переломанной шеей. Вулх молча бросился на соседнего. Но остальные загонщики не дрогнули, и наконечники их стрел всё так же неотрывно следили за мной. А над вулхом взметнулась ловчая сеть…

В следующий миг прочная сеть упала и на меня.

Кажется, я временно потеряла способность к разумному поведению. Я орала, кусалась и лягалась, как стадо диких тегланов. Но добилась только того, что меня стукнули чем-то тяжёлым по голове.

Я провалилась в темноту, и последним моим чувством было ощущение собственной непроходимой глупости.

Когда я пришла в себя, то обнаружила, что сижу в мешке. Вернее сказать, я была упакована в мешок по горло, а голова моя торчала наружу. Руки и ноги у меня были крепко связаны. Мешок со своим содержимым, в смысле со мной, находился в сетке, закреплённой на двух толстых и длинных жердях наподобие гамака. А жерди лежали на плечах у четырёх носильщиков.

Отвратительный способ передвижения.

Особенно учитывая, что в мешок-то меня засунули в сидячей позе, но сам мешок при этом лежал на боку. Носильщики шли не в ногу, и при каждом шаге меня немилосердно дёргало и встряхивало. Собственно, от тряски я и очнулась.