Кристофер Сташефф - Маг и кошка

Как только дверь амбара захлопнулась, Антоний довольно улыбнулся. Он принялся доить коров и напевать. Балкис догадалась, почему этот молодой человек стоически переносил издевки и побои: после них ему удавалось провести драгоценные минуты в одиночестве.

Балкис было жаль нарушать это безмятежное спокойствие. И все же она рискнула: спустилась с сеновала у дальней стены и осторожно пробралась по земле между копытами коров и кипами соломы. Потом она обогнула столбик и жалобно мяукнула.

Антоний удивленно обернулся, и его лицо озарилось улыбкой.

— Кошка! — воскликнул он.

Балкис приготовилась к тому, что сейчас ее ухватят за загривок или за хвост и начнут мучить. Она была готова выпустить когти, укусить Антония за руку и спастись бегством.

Глава 7

Антоний протянул к кошке руку, но до нее не дотронулся.

Балкис пришла в восхищение: вот человек, который знал, как подружиться с животным! Она подошла ближе и обнюхала пальцы Антония. Пахло приятно — коровьим выменем и молоком, но к этим аппетитным ароматам примешивался запах мужчины, и от него у Балкис слегка закружилась голова, что-то дрогнуло внутри. Она потерлась головкой о руку Антония. Он добродушно, негромко рассмеялся и осторожно погладил ее по голове, почесал за ухом и спросил:

— Кто ты такая, киска? И как ты сюда попала?

Балкис решила, что пора сменить тему «разговора», и снова мяукнула — на этот раз более требовательно. Антоний рассмеялся — на этот раз удивленно.

— Ты голодная, да? Что ж, думаю, Солнышко поделится с тобой молочком. Правда, старушка?

Он легонько шлепнул корову по боку. Та повернула голову, насколько позволяла веревка, и недовольно замычала. Но, увидев Балкис, она издала другой звук, который словно бы означал: «Ах вот оно что? Так почему же ты так и не сказал?»

— Вот видишь? Солнышко у нас добрая.

Антоний направил струйку молока прямо на голову Балкис. Кошка от неожиданности и испуга прижалась к полу.

— Ну зачем ты так? Молоко прольется попусту, а ведь ты не хочешь слизывать его с грязного пола, верно? Ну давай, подними головку и пей.

Что бы, интересно, он сказал, если бы узнал, что уже целую неделю кошка только тем и занимается, что слизывает пролитое молоко с грязного пола? Однако Балкис откликнулась на доброту Антония. А пить из бурдюка ей доводилось не раз. Она уселась поудобнее и всем своим видом показала, что готова принять угощение.

Антоний опять рассмеялся и снова направил к Балкис струйку молока. Кошка приподнялась на задних лапках и ловко поймала ртом струйку. Когда молоко перестало литься, она снова встала на четыре лапки и облизнулась.

— Еще? — спросил Антоний.

Балкис опять уселась и подняла головку. Антоний снова угостил ее молоком, а когда она напилась и слизнула последние капельки с усов, он сказал:

— Ну вот, теперь ты не умрешь с голода. А мне нужно закончить дойку. Если хочешь, можешь посидеть рядом со мной.

Он вернулся к работе, но Балкис вовсе не хотелось, чтобы он перестал обращать на нее внимание. Она подошла и потерлась о лодыжку юноши.

— Ах ты славная кошечка! — сказал он, наклонился и погладил ее.

Балкис почувствовала себя совсем не так, как тогда, когда Антоний гладил ее по голове и чесал за ухом. Он нежно провел пальцами по ее спинке — и ее охватило такое сильное чувство, что она сама испугалась, но все же от восторга вся задрожала — он кончика носа до кончика хвоста. Антоний снова погладил ее — и чудесное тепло разлилось по телу Балкис. Она невольно зажмурилась и перестала думать о чем-либо, кроме прикосновений Антония, и вдруг поймала себя на том, что мурлычет. Антоний гладил и гладил ее, а она мурлыкала в сладкой дрожи и неожиданно подумала: а как бы она ответила на его ласки, будь она в человеческом обличье?

При этой мысли она встревоженно открыла глаза, но не убежала. Ей было так хорошо, что никуда не хотелось уходить. Рука Антония снова коснулась ее спинки, и Балкис бросило в жар, как при течке. В ужасе она отошла в сторонку и уселась чуть подальше, чтобы Антоний не мог до нее дотянуться. Она была напугана собственными ощущениями, но убегать все же не решалась.

Антоний усмехнулся:

— Ну, ты довольна? Проголодаешься — приходи опять. Кошкам ведь не только молоко нужно — им нужен дом и ласка, а не то они дичают.

Балкис подумала о том, что от таких ласк она скорее одичает, но все же не спускала глаз с юноши. Он отвернулся и продолжил дойку. Мало-помалу Балкис задышала ровнее, успокоилась и стала думать о том, не началась ли у нее и вправду течка. Ей случалось видеть кошек в этом состоянии: течка продолжалась неделю или чуть больше либо прекращалась, если какой-нибудь кот вмешивался и оставлял кошку беременной. Потом Балкис снова стала гадать, как бы она себя почувствовала, если бы Антоний приласкал ее как девушку. От этой мысли ее опять бросило в жар, и она юркнула в темноту.

С этого дня Балкис всегда выходила к Антонию, когда он оставался в амбаре один, и всякий раз уговаривала себя, надеясь, что его прикосновения уже не будут так возбуждать ее. Антоний же думал, что она является, чтобы попить молока, и каждый раз угощал ее, а потом гладил — до тех пор, покуда Балкис не пугалась собственных чувств и не убегала. Она все ждала мгновения, когда его ласки перестанут так будоражить ее, а это ощущение так и не проходило. Она уходила и пряталась, но не спускала глаз с Антония, покуда тот оставался в амбаре. Даже смотреть на него без волнения она не могла, однако все же это было не так опасно, как его ласка.

Сам же Антоний сразу полюбил свою новую знакомицу. Он стал называть ее Киской и относился к ней с добротой и заботой. Он приносил кошке разные объедки и всегда гладил ее — столько, сколько она позволяла. Как-то раз он вытащил из кармана шнурок и поиграл с ней. Балкис эта игра показалась глупой, но все же она, к собственному изумлению, увлеклась и стала бросаться на извивающийся коней шнурка, хватать его когтями и зубами. Она была готова на все, лишь бы порадовать Антония, а потом поймала себя на том, что наслаждается игрой. Но нет, все же не сама игра ей была так приятна, а то, что она играла с Антонием.

Подглядывая через дырочку в стене амбара за тем, как протекает жизнь в крестьянском хозяйстве, Балкис вскоре поняла, что Антонию не с кем поговорить, кроме отца и братьев, а те не желали его слушать. Стоило ему сказать что-то — и его тут же обзывали тупицей и недоумком. Балкис испытала сильное потрясение, осознав, что она, будучи всего лишь кошкой, стала единственным другом Антония.

Однако она была его тайным другом и из осторожности не выходила из амбара и не показывалась на глаза отцу и братьям Антония. Она могла легко представить, как станут издеваться над Антонием его братцы, если узнают, что он обзавелся кошкой, и как они поступят с любым животным, о котором он заботится.