Андрей Лукин - Подорожный страж

Стёпка сначала страшно испугался, что перекормил его и что теперь бедняга от обжорства наверняка погибнет, но дракончик дышал ровно и лишь иногда вздрагивал во сне, как это порой делают собаки.

Стёпка осторожно расправил его крыло. Оно было очень красивое, изумрудное с голубым переливом и выглядело, как нормальное птичье крыло, узкое, с упругими перьями в три ряда и — на Стёпкин взгляд — не слишком большое. Так что непонятно было, как дракончик с такими крыльями умудряется не только летать, но ещё и возить на себе вооружённого седока.

Ну что ж… Какими бы драконы не оказались, он их всё-таки увидел. И даже потрогал, и даже покормил с руки. Сбылась мечта, пусть и не совсем так, как ожидалось. Есть, наверное, где-нибудь в иных мирах огромные драконы, но в те миры ещё попасть надо. И кто сказал, что большие драконы — это здорово? Они ведь и наброситься могут и проглотить за милую душу. А сколько они жрут, не говоря уже обо всё остальном! Нет уж, пусть лучше будут такие, маленькие, тёплые и не страшные.

По одну сторону дороги тянулись поросшие цветами и травами поляны, по другую — вздымался тёмными елями дремучий лес. Пять повозок катились одна за другой по накатанной дороге, двумя управляли гоблины, тремя — тролли. Настоящие, обыкновенные, приятные в общении гоблины и тролли. В лесу таились разбойники, вредные колдуны и злобные гномлины с самострелами. На коленях спал объевшийся сыром и хлебом дракон. На груди висел подорожный страж — могущественный оберег, способный защитить хозяина от любого — Стёпка очень надеялся, что от любого! — врага. Жизнь была прекрасна, жизнь была просто великолепна. Стёпке казалось, что у него за спиной тоже выросли радужные крылья. О злосчастном Ванесе он самым бесстыдным образом забыл. Мечты сбываются, господа рогатые милорды, и когда это происходит и когда ты это вдруг понимаешь всем своим существом, можно запросто умереть от восторга.

Стёпка переживал минуты абсолютного счастья, минуты, которые случаются крайне редко, и, случившись, запоминаются на всю жизнь, и воспоминания о них помогают потом человеку перенести любые неприятности и беды, помогают поверить в то, что жизнь прожита не зря и в ней что-то важное и настоящее всё же было.

Дорога раздвоилась. И четыре первые повозки поехали прямо, а дядько Неусвистайло повернул коней налево.

На обочине стоял Смакла, взъерошенный и хмурый. Он забросил мешок, вскарабкался следом сам, взглянул на Стёпку исподлобья и сразу отвернулся.

— Заедем к знакомцу моему на хутор, — пояснил пасечник, шевельнув вожжами. — Тут недалече… Он мне ножей заказывал прикупить, да вощины, да по мелочи… Ненадолго заглянем. К вечеру своих догнать поспеем, ежели, конечно, не помешает кто.

— А кто? — сразу же спросил Стёпка.

— Да кабы знать, — усмехнулся пасечник. — В тайге всяко бывает.

Стёпка провожал взглядом исчезающие за холмом повозки. Хорошо бы и вправду своих к вечеру догнать. Вместе ехать веселее, да и сжился он уже со спутниками, привык к ним, они ему просто нравились. Особенно весёлый Брежень.

Верес правил последней повозкой. Он оглянулся, подмигнул. Стёпка в ответ помахал рукой, стараясь не разбудить дракончика.

Всё. Разъехались.

Смакла поёрзал, устраиваясь на сене, вздохнул, шмыгнул носом, хотел, видно, что-то сказать, но промолчал. Длинный порез на его шее был густо смазан чем-то тёмно-коричневым.

— Нога не болит? — спросил Стёпка.

— Знамо, болит, — буркнул Смакла. — Мало не до кости рассадил. Так и свербит без продыху.

— Перевязать тогда надо.

Гоблин отмахнулся:

— Мне дядько Верес живицей замазал. Скоро, говорит, зарастёт. На шее-то, глянь, затянуло.

— А глаза? — вкрадчиво поинтересовался Стёпка.

— Чево глаза?

— Глаза, говорю, не жжёт?

Смакла надулся ещё сильнее и отвечать не стал.

— А у меня, смотри, кто есть, — похвастался Стёпка.

Смакла нехотя, без интереса покосился в его сторону, но когда Стёпка расправил изумрудное крыло, так подпрыгнул, что чуть не вывалился из повозки:

— Дракон?!

— Знамо, дракон, — важно сказал Стёпка. — Видишь, какой большой!

— Где ты его… Ты словил его, да?

Смакла был повержен. Он был раздавлен, он был убит. Он стоял на коленях, жадно смотрел на дракончика, хотел потрогать его и не решался.

— Да он живой ли? — испугался вдруг гоблин. — Глянь, не дышит вовсе!

— Да живой, живой. Наелся и уснул.

— Дозволь мне чуток его погладить, — попросил Смакла так жалобно, что Стёпка, даже если бы и был против, не смог бы устоять.

— Да гладь сколько влезет. Он всё равно спит.

Гоблин трепетно провёл ладошкой по драконьей спинке, пропустил меж пальцев шёлковый хвост. Чумазое лицо преобразилось, осветясь изнутри невыразимым никакими словами блаженством.

— Мяконький, — прошептал он. — Глянь, лапой дрыгает, ровно псина малая.

Позже Стёпка узнал, что издали этих дракончиков видели, наверное, все, а держать в руках приходилось считанным единицам, да и то в основном либо мёртвых, либо случайно подраненных на охоте. Не давались гномлинские крылатые лошадки людям, а иметь такого дракончика считалось среди весской, гоблинской и вурдалачьей ребятни неслыханной удачей, потому что по всеобщему мальчишескому убеждению дракончики приносили своему хозяину не только счастье, но и немалое богатство, потому как умели чуять припрятанное золото даже сквозь камни. А младший слуга, между прочим, вообще впервые видел дракончика так близко и впервые до него дотрагивался.

— Он ночью в повозку упал и ремнями зацепился, — объяснил Стёпка. — Под котомкой сидел, а я его даже и не заметил сначала. Потом слышу: скребётся кто-то. Поднял котомку — а там он! Голодный был! А воды сколько вылакал, я думал — лопнет!

Смакла сиял ярче новенького кедрика. И о ноге распоротой забыл и страшный оркландский оберег его больше не пугал. Дракончик заслонил всё. Тролль поглядывал на мальчишек через плечо и хмыкал в усы. Пчёлы поначалу недовольно кружились над спящим зверьком, потом успокоились и перестали обращать внимание на нового пассажира.

Дракончик проснулся и опять захотел пить. И Смакла, млея от восторга, напоил его из туеска. Выяснилось, что дракончики умеют не только шипеть, но и мелодично прищёлкивать, особенно отоспавшиеся и утолившие жажду дракончики, которым осторожно почёсывают брюшко. Мальчишки были всецело поглощены новой забавой. Дракончик нежился на Стёпкиных коленях, прижмуриваясь и подёргивая хвостом.

— Привязать его надобно, — озаботился вдруг Смакла.

— Думаешь, улетит?

— Знамо, улетит. К хозяину своённому. Покличут его гномлины, и поминай как звали.