Екатерина Хайрулина - Игры в вечность

Лару признали виновной, и Атт ни сказал ни слова в ее защиту. Когда пришло время, он вышел на трибуну, шаркая ногами, словно дряхлый старик, и поставленным голосом зачитал приговор. В зале царила тишина, и только Лару тихо всхлипывала в своем углу. После этого демоны света илиль взяли ее под руки, и отвели во тьму Илара. Ибо так велит закон. Не верилось, что это смерть. Смерть это как-то по-другому, не здесь, не так, здесь только игра. Лару скоро вернется, веселая и прекрасная, и все будет как прежде. Вечно…

Думузи вздохнул с облегчением, провожая взглядом лодку, скользящую сквозь гладь реки. Атт часто-часто моргал, стараясь скрыть слезы. Наверх небо и ветер ушли вместе. Дома встречала растерянная Шамхат.

– Господин… – она все никак не решалась начать, собираясь с духом.

– Не бойся, говори.

– Господин, – тихо начала Шамхат, – прости, что обращаюсь с этим к тебе, но… – она неуверенно облизала губы, – но я больше не слышу песни Великой Матери.

Эмеш едва удержался от ехидного смешка, – сейчас это было бы не к стати. В его представлении Лару ну никак не подходила на роль Великой Матери, она и на роль жены-то не особо подходила. Но для людей златокудрая красавица всегда была олицетворением плодородия, так что все правильно, она и есть Великая Мать. Шамхат – жрица Златокудрой. И утратив связь со своей госпожой, жрица заволновалась.

– Лару в Тат-Фишу, – как мог более буднично сказал Эмеш. Почему-то стало неловко, словно он сам во всем виноват.

Никогда раньше не видел, чтобы так, на глазах, менялось лицо, краски поплыли, по серым осунувшимся щекам пролегли широкие борозды слез, потухли глаза.

– Тогда мы все умрем, – едва слышно произнесла она.

Эмеш стиснул зубы, он и сам все прекрасно знал, но предпочитал, пока мог, не замечать будущего. Ситуация действительно не проста, слишком уж сильно люди зависят от них. Может быть со временем мир мог бы стать более самостоятельным… но долго ему вряд ли протянуть. Лару – это Жизнь. Без нее не взойдут посевы, не родятся дети, не распустятся цветы, певцы не сложат баллады под луной. Лару – это бурлящая кровь мира. Без нее лишь серость, покой и сон.

Не сразу, пока еще мир наполнен живительной кровью, но скоро ее запас иссякнет. Боги, конечно, неподвержены этой напасти, но что делать в таком мире богам? Собирать чемоданы?

Нет, наверно они найдут замену… нет, они обязательно вернут Лару! Потом отловят блудных демонов и все пойдет, как прежде. Пойдет в вечность.

Шамхат рыдала, не стесняясь слез. Она не спрашивала, почему так вышло, ничего не спрашивала, просто рыдала, не в силах сдерживать свои чувства. Эмеш хотел было успокоить, но понял, что не найдет подходящих слов. Какие тут слова? Можно ли успокоить обреченного на смерть?

Можно лишь успокоить себя, поверить, что это всего лишь игра. Их человечки – не настоящие люди, лишь искусно вырезанные фигурки на шахматной доске. Хотели поиграть – поиграли, а что теперь? Зря они…

Интермедия. Боги. Держатели небес

Если бы Великий Дух хотел, чтобы люди стояли на одном месте, он сделал бы мир неподвижным; но он сделал его постоянно изменяющимся… Вождь Летящий Ястреб, сиу

Теплая, гладкая, упругая лазурь под пальцами, струится, переливается светом, щекочет крошечными искорками. Привычная лазурь моих небес.

– Чувствуешь? – спрашивает Италь.

– Угу, – отзываюсь я.

И долго еще вожу кончиками пальцев по небесному своду, прислушиваюсь, словно врач к дыханью больного, и чувствую… да, кое-что чувствую. Небо едва заметно дрожит, волнуется. Но я не знаю как его успокоить. Сколько пытался – не выходит. С каждым годом, да что там, с каждым днем небо становится все больше чужим, не моим, не подвластным.

– Как давно ты это заметил? – спрашиваю я.

Италь косится на меня, чуть морщится, словно извиняясь, наверно считает, что должен был сказать раньше.

– Дрожит с неделю. А вообще, первый раз, где-то с пол года назад заметил.

– А я первый раз – почти семьдесят лет назад.

– Семьдесят лет?! – Италь недоверчиво глядит на меня.

– Да. Конечно тогда так, ерунда, я даже сразу не придал значения… но потом вспомнил и задумался.

– Семьдесят лет! – он потрясенно качает головой.

Хмурился. Уставшее напряженное лицо светила темнеют, на лбу явственней проступают складки морщин. Ему тоже не нравится, он все понимает.

– Я тогда привел к краю небес человека, Мелама… может ты помнишь, молодой герой… Так вот, я привел его к краю небес, не спрашивай зачем, просто захотелось показать. И там… как бы тебе объяснить, Олис… поднеси руку к небу.

Италь послушно подносит, и небо отзывается – вспыхивают крошечные искорки, тянутся к пальцам, бегут по ладони, и замирают, осторожно мерцая у предплечья.

– Видишь, небо отзывается на прикосновение. Ему тогда тоже отозвалось, чуть-чуть, но потянулось искорками.

– Не может быть! Тебе показалось? – не верит Италь.

– Может. Не показалось. В этом-то все и дело. Помнишь, мы водили сюда кого-то из первых? Ведь ничего. Никому не отзывалось, ни капли, ни единого всплеска, словно палкой в воду ткнуть, лишь круги расходились.

Да, так было, я прекрасно помню – те, первые люди послушно подходили, трогали небо руками… они не боялись, просто делали то, что им велени боги. И небо оставалось к ним равнодушно, как к неживым. Не люди, игрушки…

– И что ты хочешь этим сказать? – интересуется Италь.

Он все больше хмурится, спрашивает, но я прекрасно вижу, как в его голове уже роятся свои ответы и догадки.

Что хочу сказать? Понимать бы самому! Слишком сложно все это. Сначала я думал – это оттого, что они люди, у них нет силы. Но ведь Мелам тоже человек, небо отзывается ему так же, как отзывается мне… нет, не так же конечно, чуть-чуть, но ведь отзывается! Они позовут и оно отзовется. Они просто еще не умеют звать, но время идет… Становится не по себе.

– Ты водил его к южному склону, Мариш? – вдруг спрашивает Италь.

– Да.

– А меня к восточному? Давно ты был в пустыне последний раз?

– Давно. Меня слегка передергивает, а Италь ухмыляется довольно.

– Ты к южному сейчас не хочешь сходить?

– Зачем? Брось, Олис, сейчас не время для глупых шуток.

Ухмылка Италя становится едва ли не вдвое шире, солнечный бог довольно потирает руки.

– Вот-вот, – говорит он.

– Что еще за «вот-вот»?

– Мариш, ты только подумай, ведь это наш мир, мы его создали, это наша игровая площадка, маленькая уютная комнатка… А с некоторых пор в этой комнатке завелся шкаф с монстрами, которые того и гляди выскочат в темноте. Ты только подумай, мы сами боимся заходить далеко в пески Бехреша, потому что не знаем, что нас там ждет. Мы! И вдруг не знаем! Мариш!