Юрий Никитин - Княжий пир

– Ладно, не говори. Ты в лес аль как?

– Аль как.

– А это куда?

– Не спрашивай, и тебе не совру, – ответил Залешанин, посоветовал: – Возвращайся. Еще хватятся. А ежели кто заметит, что вернулся той дорогой, какой ускакал я, то не видать тебе старшей дружины.

Владирог остановил коня так резко, что тот едва не сбросил его через голову, а потом оскорбленно поднял на дыбки. Залешанин захохотал и пустил коня вскачь. Встречный ветер охлаждал лицо, трепал волосы и конскую гриву. Земля с грохотом бросалась под конские копыта, исчезала, едва проскочив за стременами, а впереди степь уходила в бесконечность, лишь иногда на виднокрае то справа, то слева темнели гаи, рощи, темные клинья леса.

Свежий утренний ветер обдувал лицо, вдали начала разрастаться стена леса, и Залешанин ощутил, как гадкое чувство растворяется подобно смрадному дымку на чистом воздухе.

…Владимир долго глядел вслед ускакавшему смерду, а когда тот исчез из виду, все еще делал вид, что смотрит вслед, хотя душа уже обогнала разбойника, влетела в Царьград, пронеслась по широким знакомым улицам, ворвалась в императорский дворец, где каждый уголок знаком за два года службы в охране…

Снизу со двора доносились вопли, конское ржание, звон оружия. Воевода Претич не упускает случая, чтобы не заставить княжеских гридней побегать с камнями на плечах по двору, а самые здоровые берут на плечи своих коней и тоже бегают по кругу, как жеребцы при виде кнута.

Вздохнув, Владимир медленно, как старик, нащупал подошвой сапога перекладину лестницы… Он сам чувствовал, что спускается только его тело, а душа уже проникла в покои принцессы Анны, ухватила ее в объятия…

А внизу воевода, страшно выпучив глаза, орал на Чеймана. Сын печенежского хана для старого воеводы был просто сукиным сыном, которому от младшего дружинника до старшего, как до Царьграда на карачках.

– Усы отращивать мало, надо еще и работу делать!.. Ты должен доказать, что ты не коза на веревке, а ратник!.. И не простой, а тот, который и в строю дерется, плечо в плечо с другими… Как зовется такой ратник?

– Сратник, – промямлил Чейман несчастным голосом.

– Правильно, соратник! – одобрил Претич. – Когда втемяшишь в голову, что бои в городе – это не в степи, и тут надо не рвы строить, а завалы копать?..

Чейман робко проблеял:

– Как это… завалы копать?

Претич рявкнул:

– Молчать, когда я тебя спрашиваю! Ты воин или где? В бою или что? Дружинник должен блистать не умом, а доспехами. Вот погляди, как у меня все сверкает!.. А вон у князя так и вовсе сияет так, что глаза на лоб лезут…

Владимир скривился еще больше, воевода если похвалит, то будто помоями обольет.

– Эй, Претич!.. Не мори мальцов. Вроде бы большой войны не намечается, а ты с них по три шкуры спускаешь!

Претич огрызнулся сердито:

– А Дикое Поле? Когда разбили Хазарию, пусть даже вкупе с печенегами, сразу бы забрать все земли себе! А так расчетвертовали на три равные половины!.. Вот и копошится там всякое…

Пока Чейман в муках пытался понять странные слова знатных русов, воевода буркнул что-то вроде: живут тут как свиньи в берлогах, махнул рукой и удалился на задний двор, где заставлял бегать с мешками камней на спине. И хотя бедный Чейман раньше думал, что свиньи вроде бы в берлогах тоже не живут, даже в этих берложьих краях, и непонятно как расчетвертовать на три части… тем более на три половины, но это ему нельзя, а князьям, наверное, удается. Это и зовется ромейским словом «политика», что начинает приживаться и при киевском дворе.

За спиной Владимира страшно заржали кони. Он ощутил холодок тревоги, но чутье и запах подсказали, что это приближается не страшный див, а всего лишь верховный волхв. Голос за спиной прогудел густо, будто шел из-под корней старого дуба:

– Чего шерсть дыбом встала?.. Хорошая новость!

Белоян подошел широкий, переваливающийся на коротких ногах, пасть оскалил так, что шарахались даже на другом конце двора.

– Брешешь, – сказал Владимир недоверчиво.

– Волхвы никогда не врут, – наставительно изрек Белоян. – Они могут утаивать правду, недоговаривать, переиначивать… но разве это ложь?

– Давай твою новость, – потребовал Владимир. – Посмотрим, стоит ли она…

Белоян сказал медленно, словно уже раздумывая, не повернуть ли обратно:

– Да так, пустячок… Я нашел, из чего выковать тебе меч.

Владимир подпрыгнул:

– Ты… Давай неси!

– Ага, неси! Мне только поднимать такие глыбы…

Владимир опомнился:

– Тьфу, прости. Ты ж только меду унесешь хоть сарай, хоть всю пасеку… Давай веди. Я сам отнесу в кузню, ничьим лапам не доверю.

Волхв осторожно посмотрел на князя:

– Да? Но тогда вели седлать коней…

Владимир ощутил, что если еще не душа, то сердце уже здесь, колотится о ребра как ошалелое. Мужчине сказать, что у него будет меч, каких нет на земле… или таких можно пересчитать по пальцам, – это вдохнуть вторую душу.

– Тверка!.. – закричал он отроку. – Быстро седлай двух коней из моей конюшни. Две седельных сумы побольше.

Он отпрянул, когда волхв сказал изменившимся голосом:

– Княже… это не у меня во дворе. Ежели ты думаешь так. Это далеко…

– Где?

– Пока не знаю.

Владимир вытаращил глаза, потом грозно нахмурился:

– Как это?

– Металл, из которого надо ковать твой меч… еще не на земле.

Владимир отшатнулся:

– Ты что мелешь? А где, в море? На дне реки? В горах? На острове Буяне?

– Княже…

– Говори!

– Всяк знает, что до неба лет пятьсот лету. Знаешь?.. Вот-вот. Значит, и с неба летит примерно столько же. Мое ведовство показало, что сейчас к земле летят куски, из которых в самый раз выковать меч…

Владимир стиснул челюсти, перевел дыхание, охлаждая гнев. В глазах посветлело, хотя красная пелена ярости еще колыхалась перед глазами, постепенно светлея.

– Откуда знаешь?

– Ведовство… Ну ладно, волхвам ведомо, что такие глыбы сыплются на землю через каждые пятьсот лет. У нас сохранились записи. В прошлый раз падали куски чудесного железа, легкого и прочного, ни один меч не пробивал доспехи из такого металла. А сам меч сек все как капустные листья. И в позапрошлый раз…

– Думаешь, и сейчас упадут?

Волхв сказал осторожно:

– Что трижды стряслось, почему не получится в четвертый?.. Кто знает, что на небе творится. То ли колеса за что-то задевают, а там колеса агромадные, то ли какая богиня, проходя мимо, всякий раз… Это мы живем как комары, только мельтешим, а у богов сто наших лет – один день… А то и час, как говорят волхвы древлян. Но разве там волхвы?.. Словом, камни должны начать падать завтра. Три дня будут сыпать! Мелкие – с орех, крупные – с яблоко. Но упадет, возможно, и глыба с конскую голову. Вот ее-то и надо ухватить раньше, чем найдется другой охочий до чужого добра.