Александр Мазин - Паника-upgrade. Брат Бога

Значит, это женщина! Черт возьми, чудесный голосок!

– Значительно лучше! – поблагодарил молодой человек. – Где я?

Вместо ответа женщина взяла его руку и положила на что-то горячее и упругое. Тенгизу достаточно было слегка сжать пальцы, чтобы убедиться в правильности первого ощущения. Совсем неплохого ощущения. И тут Тенгиз сообразил, что на нем нет никакой одежды. Даже плавок, в которых он выбрался на остров.

Женщина засмеялась, и смех этот заставил Тенгиза задрожать. Чудесный смех! Волнующий! Возбуждающий! Многообещающий! Он был как наркотик! И Тенгиз был чертовски взволнован! От этого восхитительного бархатного смеха все мысли, кроме одной, исчезли из его головы.

– Оставь его!

Еще один женский голос. Такой же очаровательный, но на пол-октавы ниже.

Тенгиз был слегка разочарован, когда ладошка, прижимающая его руку к восхитительной на ощупь груди, исчезла. И грудь – тоже. Хотя женщина по-прежнему была рядом: Тенгиз чувствовал ее тепло.

Другая рука коснулась его кисти. Такая же горячая, но более широкая. Все же не настолько широкая, чтобы не утонуть в ладони Тенгиза, когда он сжал пальцы… и был рывком поставлен на ноги. У этой женщины была сила тяжелоатлета.

Тенгиз тут же отпустил руку и шагнул назад.

– Полегче, милая, – произнес он.

Первая женщина засмеялась. С вызовом.

– Пойдем со мной!

Предплечье Тенгиза сжали сильные пальцы. С такой безошибочной точностью, словно вокруг не царила непроглядная тьма. В голосе говорившей не было ни малейшего сомнения в том, что Тенгиз подчинится.

– Ну нет! – решительно воспротивился Тенгиз. – Твоя подружка мне больше по душе!

Он попытался освободиться от стальной хватки, но не преуспел в этом.

– Меня зовут Мякоть Жемчужницы, – проговорила первая и снова засмеялась.

– Красивое имя, – пробормотал Тенгиз, все еще пытаясь выдернуть руку и испытывая сильное желание врезать как следует наглой незнакомке. Но Тенгиз был слишком деликатен, чтобы ударить женщину. Даже если она ведет себя как мужчина.

Вся гамма чувств проявлялась на лице Тенгиза, и Мякоть Жемчужницы получила большое удовольствие, глядя на свою сестру. Та совершенно растерялась. Ей было приказано обращаться с пленником бережно. Очень бережно!

Гнев Вечерней Луны обратился на Мякоть Жемчужницы. Выпустив руку Тенгиза, она попыталась ударить Древнюю по лицу. Мякоть Жемчужницы легко уклонилась. Она не собиралась драться с более сильной сестрой. А Луне нипочем ее не поймать! К тому же у Луны приказ повелителя: немедленно привести человека к нему.

Старшая Древняя снова посмотрела на упрямое Дитя Дыма. Она могла бы приказать Тенгизу следовать за собой. Но была уверена, что Мякоть Жемчужницы тут же вмешается и разрушит гибкую связь. Вечерняя Луна вздохнула. Этой ночью ей пришлось немало поработать.

Она устала и голодна. Правда, ей обещана награда…

Древняя еще раз вздохнула и пропела два коротких слова…

Тенгиз изо всех сил напрягал слух, пытаясь сообразить, что происходит. Женщина отпустила его, но что дальше?

Два звука один за другим ударили его в грудь, всосались внутрь и разлились по жилам, распространяя онемение. Как будто ему сделали инъекцию. Руки его бессильно повисли.

Вечерняя Луна в третий раз вздохнула и взяла строптивое Дитя Дыма на руки. Мякоть Жемчужницы не стала ей мешать.

– До свиданья! – пропела она вслед.

Тенгиз не мог двигаться и говорить тоже не мог. Но мог слышать и чувствовать. И не так трудно было сообразить, что его несут на руках. И несет женщина. Вот только куда она его несет и зачем? Тенгиз был не на шутку заинтригован. Настолько, что даже не испытывал беспокойства.

Длинные волосы, мягкие, пушистые, приятно пахнущие, щекотали лицо Тенгиза. Одна рука женщины держала его под колени, вторая – за плечи, так что голова Тенгиза запрокинулась. Руки у женщины был напряжены. Неудивительно: в молодом человеке несмотря на все мытарства оставалось никак не меньше восьмидесяти пяти килограммов, а несла она его уже минуты две. И, судя по ровному дыханию, могла нести еще долго.

Звук шагов изменился: стал глуше и как-то иначе отражался от стен. Но вокруг по-прежнему было темно. Ту, что его несла, темнота не смущала. Тенгиз попытался представить, как выглядит со стороны. Это было нелегко. Его лет двадцать не носили на руках.

«Какой у нее удивительный запах!» – подумал он.

И тут, совершенно неожиданно, в памяти Тенгиза всплыла картина: длинноволосая молочнокожая девушка с черным телом на руках. Лесная фея, несущая Таррарафе.

Он вспомнил! И все-таки не испугался. Было нечто… что-то, пока прячущееся в глубине памяти, что-то отгоняющее страх. Хотя он прекрасно помнил всю сцену на берегу. А Тенгиз еще пытался сопротивляться! Еще одна картина: Данила, неуловимо быстрым движением метнувший нож, – и девушка, небрежно отбрасывающая оружие еще более быстрым жестом. Небрежно, как резиновый мячик. Только это был не мячик, а тяжелый, острый как бритва нож.

И еще – голос. Да уж! Там, где спасовал Данила, ему, Тенгизу, следует вести себя скромно. Голос! Нет, не зря Лора вбивала ему в голову: голос – это все!

«Бедная моя малышка Лора! – сокрушенно подумал Тенгиз. – Так мне и не удалось тебя вытащить!»

И все-таки куда эта нимфа его несет? И где Данила, где Таррарафе?

Тенгиз уловил новый запах. Запах земли. Почвы. Раньше его не было.

Голова Тенгиза раскачивалась. Начала болеть шея. Казалось, его несут уже больше часа. Конечно, это было не так. Но терпение его давно иссякло. Только кому до этого дело?

Когда впереди забрезжил свет, Тенгиз решил, что его обманывают глаза. Но нет. Свет был настоящий. Он стал ярче, и та, что несла Тенгиза, остановилась.

– Положи, – сказал по-русски мужской голос.

И Тенгиз тотчас узнал голос и вспомнил, откуда у него чувство безопасности. Оно было в слове, которое произнес этот голос там, в прошлом, за миг до того, как Тенгиза окутал зеленый туман. Это было слово «брат».

– Ты свободен, – произнес невидимый мужчина, и возможность управлять своими мускулами вернулась к Тенгизу. Его пальцы зарылись в песок, на который его положила нимфа.

– Сядь, – произнес голос.

Это были просто слова. Обычные слова, сказанные по-русски без малейшего акцента. Тенгиз мог и не подчиниться, если бы хотел этого. И он остался лежать, только повернул голову, чтобы взглянуть на говорившего.

Зрелище было поразительное. В нескольких шагах от него, скрестив ноги, на песке сидел человек. Да, Тенгиз мог считать его человеком. Сидящий выглядел как человек. У него были вполне человеческие руки и ноги. И вполне человеческие черты лица. Такое лицо могло быть у шестнадцатилетнего юноши. Очень красивого юноши. Нечеловеческим было только одно: салатного цвета сияние, распространяющееся вокруг его тела и озаряющее все вокруг. Не слишком яркое, но достаточное, чтобы Тенгиз мог разглядеть песчинки около своей руки.