Поцелуй черной вдовы (СИ) - Евгения Александровна Бергер
Мощный талант Ричарда Бербеджа и широта его репертуара проявляются в размерах ролей, которые он играл. Из сотен пьес и тысяч ролей, написанных в 1580–1610 годах, только около 20 ролей содержат более, чем 800 строк текста. Легендарный Эдвард Аллен (Edward Alleyn) был первым английским актером, справлявшимся с такими ролями, но большинство их, 13 из 20, сыграл Бербедж.
Глава 14
Первым, что увидела девушка, выйдя за дверь, был рыжий пушистый хвост, мерно раскачивающийся в такт движениям слившийся у стены парочки, он скользил по обнаженным ногам любовников, и Ричард шептал хрипло:
— Обожаю, какая ты мягкая, моя кошечка. — Его пальцы прошлись по шерсти хвоста, но девушка шлепнула его по руке.
— Не отвлекайся на глупости, — велела она.
— Это не глупости, я обожаю твой хвост. И твои ушки!
— Ты просто, как все эти чертовы извращенцы, что с ума сходят от перевертышей, вот и все. Будь я обычной девчонкой, ты бы на меня и не глянул!
— Неправда. Ты дикая, я обожаю таких!
Девушка зашипела, должно быть, нарочно подтверждая данную ей характеристику, и Соланж увидела ногти, острые как у кошки, которыми незнакомка вцепилась Ричарду в спину.
Они задвигались чаще, рыжий хвост быстрее заметался из стороны в сторону, а потом девушка зарычала, откинув голову и скаля острые зубы.
Соланж бы, наверное, стоило удалиться, не глазеть, стоя на месте, как какой-нибудь извращенке, о которых как раз говорила девчонка, но она не могла двинуться с места, зачарованная не столько страстным соитием, сколько частичным перевоплощением девушки. Этим хвостом, рыжими ушками и когтями, а еще бесстыдным нахальством, с которым любовница Ричарда оправила платье и направилась к двери мимо нее.
— Любишь подсматривать, да? — осведомилась она, ткнув в Соланж пальцем. — Или тоже хочешь потрогать? — Рыжий хвост обвился вокруг ее ног. — Так потрогай, пока разрешаю. –
Рыжая рассмеялась, обнажив острые лисьи зубки, и потянула на себя дверь. Коснуться хвоста Соланж не осмелилась, так и стояла, глядя, как девушка, мерно покачивая широкими бедрами, выходит в зал…
— Красотка, скажи? — Встал рядом Ричард. — Настоящая дикая кошка.
— Она перевертыш?
— Сам видел.
… И без браслета.
— С браслетом она не смогла бы выпускать свои коготки. И ласкать мое тело хвостом! Видел, какой у нее пышный хвост? Она лисица во второй ипостаси, — объяснил очевидное молодой человек. — И очень горячая.
Он выглядел малость осоловевшим и будто пьяным.
— А ты не боишься ее? — спросила Соланж.
— С чего бы?
— Ну, у нее острые когти и зубы, которыми очень легко разорвать глотку.
— С чего бы ей делать это? — удивился молодой человек. — Тара любит перепихнуться, а не рвать глотки. Она душечка, если знать к ней подход. — Ричард хлопнул ее по плечу и тоже направился в зал.
Когда Соланж вошла следом и отыскала глазами рыжую девушку, выглядела она совершенно обычно: сидела за столом с остальными перевертышами и ни хвоста, ни маленьких лисьих ушек не демонстрировала. Только, поймав ее взгляд, многозначительно подмигнула…
— Ну что, понравилось зрелище? — подмигнул Филдс, когда Соланж снова села. И не дожидаясь ответа: — Хочешь тоже попробовать? В Сохо есть место, бордель для особенной публики, где девочки-оборотни творят такое, что тебе и не снилось… — Соланж вспыхнула против воли, представив силу нужды, заставившую ее соплеменниц продавать себя за гроши, но Филдс оценил это по-своему. — Ты вообще хоть когда-нибудь с женщиной был? — вкрадчиво спросил он, наклоняясь к плечу собеседника. — Или ты не по женщинам?
Соланж отпихнула его.
— Отвали, Филдс, не твоего ума дело.
Актер расхохотался, чем мог бы привлечь к ним с Соланж повышенное внимание, но тут грохнул стул, и один из спутников рыжей поднялся на ноги. Его шатало, он явно изрядно набрался, но, когда он заговорил, язык его не заплетался.
— Ну уж нет, мне надоело молчать, притворяясь, что я доволен этой чертовой жизнью. И в целом сложившейся ситуацией… Королева мечтает нас ограничить во всем, вырвать нам зубы. А я между тем не животное, чтобы жить как скотина! У перевертышей тоже есть право, такое же, как у каждого жителя этого острова, и это право на свободную жизнь. А мы скованны этими проклятыми браслетами и живем как в аду!
Один из друзей потянул его за рукав:
— Успокойся, Бен, тебе ли жаловаться на несвободу: сам ты давно избавился от браслета.
— Что с того? Теперь приходится постоянно таиться, скрывать свою суть, чтобы устроиться на работу или просто не попасться под руку королевским легавым. Кроме того, сотни моих сотоварищей вообще никогда не бывали собой! Я об обращении, понимаешь? Мы — не мы, если носим лишь эту личину и никогда не бывали в другой. Эй, друзья, — говоривший обвел помещение взглядом, — кто из вас никогда в своей жизни не обращался? — Какой-то парнишка в самом углу несмело потянул руку. — Вот об этом я и говорю, — сверкнул глазами оратор, — мы — рабы королевских законов. Елизавета боится нас, вот и придумала сотню ограничений, а между тем ходит слух, что есть другой претендент на престол, сын Екатерины Говард, пятой жены почившего Генриха, и в нем наше спасение.
— Всем известно, Екатерина так и не родила королю сына, — возразил ему кто-то за соседним столом. — Этот наследник — не больше, чем миф.
Оратор крутанулся на каблуках, поглядев на говорившего.
— Королева и Сесил хотят, чтобы мы думали так, — возразил он. — Хотят нас уверить, что у нас с вами нет шансов восстановить справедливость, но я вот что скажу: Екатерина родила королю сына. Здорового мальчика… с золотыми глазами! — он многозначительно выдержал паузу. — И когда Генрих увидел ребенка, он испугался и велел сделать вид, что ребенок был мертворожденным, а саму королеву велел обезглавить.
— Так королева была перевертышем? Генрих женился на оборотне?
— Именно так.
— Как же он сразу не понял, кто она есть, эта Говард с проклятой кровью, как говорят о нас люди?
— А я скажу вам: он знал, — сказал названный Беном. — Генрих знал, что женился
