Последний выпуск - Наоми Новик
Эта мысль меня воодушевляла. Если именно таким образом мне предстояло нести гибель и разрушение мировым анклавам, значит, прабабушкино пророчество все-таки должно было исполниться. Я возьму заклинания Пуроханы и научу людей ими пользоваться; да, возможно, я им не по нраву, но ради такого случая они ко мне прислушаются. Я стану желанной гостьей в анклавах, которые помогу построить; в уплату я возьму с осчастливленных волшебников обещание, что они помогут другим. Пожертвуют ресурсы, сделают копии заклинаний, подготовят учителей…
Занимаясь в свободное время исправлением мира, я упустила из виду школьные задания. Я совсем забыла про контрольную для протоиндоевропейского семинара, и мне грозил бы полный крах, если бы не Ибрагим; когда я вспомнила о контрольной – вечером в понедельник, накануне сдачи, за час до отбоя, – он срочно договорился с приятелем из дубайского анклава. Мы с ним как-то раз в прошлом семестре сидели рядом в библиотеке. Дубайцы по-прежнему смотрели на меня косо, когда встречали в коридоре, а вот Ибрагим завел среди них одного хорошего друга и четырех знакомых. Не такова ли вся моя жизнь?
Но теперь мне повезло, потому что, когда я испуганно вскрикнула, вспомнив про контрольную, Ибрагим сказал: «У Джамала, кажется, есть то, что нужно». Джамал был младшим из дубайской компании – и он унаследовал бесценную коллекцию контрольных работ по самым разным предметам. Я отдала ему копию комментария к заклинанию, призывающему воду, и получила прекрасное эссе, написанное для протоиндоевропейского семинара десять лет назад.
Нужно было переписать его своей рукой, и в итоге я решила, что автор несет чушь, разозлилась и переделала примерно половину, засидевшись до глубокой ночи. Я заснула прямо на столе, и мне пришлось дописывать эссе на следующий день во время индивидуальных занятий. Затем я отправилась на протоиндоевропейский семинар, полная смутного недовольства; когда я, зевая, засовывала контрольную в прорезь для сдачи, из нее показался зловещий дымок и проник прямо в мой открытый рот.
Не думайте, что все чудовища – огромные и зубастые. Злыдни-мистики вообще-то относительно хрупкие. Они охотятся, сводя людей с ума зачарованными газами, которые вселяют в человека ощущение небывалого ужаса. Пока ты мечешься, вопя и прося пощады, злыдень выбирается из укрытия и пытается выскрести твой мозг через нос при помощи частично материализованных конечностей.
Со мной эта хитрая тактика не сработала, поскольку человеческий мозг не в состоянии представить ничего страшнее чреворота. Магический дымок воскресил это переживание в моей памяти, и я отреагировала точно так же, как в прошлый раз, иными словами яростно заорала: «Сдохни, мерзкая тварь!» Но это был не чреворот, а всего лишь облачко эктоплазмы… и я обрушила на него мощное смертоносное заклинание, совсем как человек, который пытается зажечь спичку огнеметом.
Мое любимое смертоносное заклинание убивает не потому, что уничтожает тело – оно истребляет жизнь на метафизическом уровне. По сути, я сообщила древнему ужасу, что ему совершенно незачем существовать, и полностью вытеснила его из реальности, а затем попыталась убедить остальную окружавшую меня материю, что ей также следует отказаться от нелепых претензий на существование.
Это было очень странно, потому что школа и так не вполне существует. Она выстроена из реальных материалов, однако магия делает законы физики пластичными: металл и камень начинают растягиваться, планировка не соответствует никаким правилам, и главным образом Шоломанча не разлетается на части только потому, что мы верим в нее изо всех сил. Именно этот элемент я и изъяла, и четыре человека, сидевших со мной на семинаре, в мгновение ока с особой остротой осознали, что от ужасной пустоты их защищает консервная банка, укрепленная радостными мыслями и волшебной пыльцой. Ребята дружно заорали и попытались удрать в безопасное место, но безопасных мест больше не было: семинарская аудитория, а следом и коридор от недостатка веры начали рассыпаться у них на глазах.
Разрушить школу нам помешало только то, что я не переставала верить сама. Все еще полупьяная после видения, я вышла, шатаясь, вслед за остальными в коридор, который уже начал гнуться и коробиться, как алюминиевая фольга, под весом верхних этажей. Сначала я подумала, что дурман еще не прошел; поэтому я закрыла глаза и решительно сказала себе, что все в порядке. Я потянулась рукой к стене, не сомневаясь, что нащупаю ее, прочную и надежную, – и действительно нащупала. Тогда я крикнула вслед ребятам: «Успокойтесь! Это просто мистик! Стойте!» Обернувшись, они увидели, что коридор вокруг меня цел, убедили себя, что я права, и вновь поверили в школу.
Тут же я поняла, что ошиблась: как только коридор обрел прочность, Шоломанча захлопнула дверь класса и скрыла ее прочной стеной, как она обычно поступает с лабораториями на втором этаже, если результаты неудачного алхимического эксперимента выветрятся лет через десять, не раньше. Стена рухнула прямо с потолка передо мной, едва не отхватив мне палец, но я успела заметить за ней стену семинарской аудитории, сложившуюся гармошкой. И тут до меня дошло, что я наделала.
Я почти ничего не знала про других ребят, посещавших индоевропейский семинар. Все они, как я, были, разумеется, выпускниками, учившими иностранные языки. Один из них, Рави, принадлежал к джайпурскому анклаву, и остальные трое сидели вокруг него, помогая ему на контрольных и экзаменах. Со мной они даже не разговаривали. Я знала Рави по имени только потому, что в числе его прихлебателей была белокурая немка по имени Лизель, обладавшая отвратительной привычкой ворковать: «Ах, Рави, это просто великолепно», когда он давал ей на проверку свои работы. Мне страшно хотелось запустить в них словарем, особенно после того как я случайно бросила взгляд на ее контрольную. Несложно было догадаться, что Лизель, вероятно, претендует на выпуск с отличием, а значит, раз в десять умнее Рави. У него даже не хватило мозгов понять, что она самая сильная ученица в группе. Обычно Рави отдавал свои работы одному из парней, а сам до конца урока флиртовал с Лизель и заглядывал ей в декольте.
Конечно, мозги не всегда решают все. Рави быстрее прочих убедил себя, что школа не рушится; когда я их нагнала, он уже оправился и решительно произнес:
– Пойдем в библиотеку. Нам не понизят оценку, если аудитория схлопнулась. Ну и ты тоже приходи, – добавил Рави, обращаясь ко мне царски великодушным тоном; этот наглец даже ткнул пальцем в сторону лестницы, намекая, что в знак благодарности за внимание я
