Симранский Цикл Лина Картера - Майерс Гари

Он начал, подойдя к этому с тонкостью, с совершенно банальной идеи.

Он отправился на рынок, где на камнях, колодах или старых ящиках сидели прорицатели и, указывая на небо, говорили: — Подайте, подайте, ибо молитвы возносятся к небесам, как дым.

Люди бросали монеты в чаши, которые прорицатели ставили перед собой, молящиеся прорицатели раскачивались взад и вперёд, и молитвы возносились к небесам.

Так что Фарнацес отыскал выброшенную корзину из-под фруктов, перевернул её вверх дном, уселся, воздел палец вверх и тоже забормотал: — Молитвы возносятся, как дым.

В первый день он заработал немного медяков, в следующий — чуть больше, а несколько дней вообще ничего, но зато освоился среди прорицателей, столь же непримечательный, обтрёпанный и покрытый грязью, как большинство из них. Понемногу Фарнацес начал изменять своё пророчество, утверждая не только, что молитвы возносятся, как дым, но что и души правоверных тоже возносятся, как дым, и что сами боги, когда пожелают, схожим образом воспаряют ввысь и так достигают вышних небес, где, подобно фантастической барке, плавает среди звёзд Каракуна, великий дворец удовольствий и там исполняются все желания, открываются все тайны, преподносятся все наслаждения, если удастся попасть за пиршественный стол богов, что в Каракуне.

Вскоре он стал набирать огромное количество денег. Но всё равно продолжал сидеть в изодранных грязных одеждах среди обычных базарных прорицателей, пока они, возревновав к нему, не напали с дубинками и не отобрали весь его заработок, который он со смехом обозвал «мусором» и швырнул к их ногам. И они выгнали его, окровавленного, прочь из города.

Он обосновался в далёкой пустыне, на вершине красного каменного пика и там пророчил воздуху, ветру и птицам, распространяясь о чудесах пиршественного стола богов и блистательных беседах за ним, и о том, как в столь возвышенной компании могут случайно обмолвиться о тайнах всего на свете. Возможно, тогда Фарнацес сотворил чудо, ибо он питался лишь воронами и шёпот его слов разносили ветры пустыни, пока он вновь не достиг города; и там шёпот вошёл в человеческие сны, и люди вскоре истосковались по Утраченному Пророку, который рассказывал о таких чудесах, что были гораздо интереснее, чем привычная байка о дыме и молитвах.

Немного погодя в городе образовалась секта Искателей Утраченного Пророка и начались распри, когда Искателей преследовали и убивали. Но их последователи от этого лишь возрастали в силе и числе, пока в конце концов не сумели свергнуть и истребить самих базарных прорицателей, и в пустыню отправилась делегация, несущая с собой великолепный паланкин из шёлка и серебра, дабы вернуть Утраченного Пророка обратно в город, властвовать над ними.

Когда они нашли Пророка, тот отверг паланкин, но согласился поехать на верблюде и таким образом возвратился, толкуя, что, хотя поистине верно, что молитвы возносятся к небесам, как дым (и дым возносится к небесам, как молитвы), всеобъемлющая реальность гораздо занимательнее, даже если придётся вытерпеть годы интенсивной медитации, чтобы только начать её воспринимать. Ему, на его каменном пике, пока не удалось подслушать застольную беседу богов, невзирая на то, что он настойчиво представлял её и возможно мельком видел Каракуну, проплывающую безлунными ночами по тёмным небесам

Он правил в городе много лет, пророчествуя и проповедуя, и рассылая своих сектантов в другие страны, нести его слово мечом или убеждением.

Со временем он привлёк внимание императора, что был наимогущественнейшим из земных властителей и который потребовал от своих собственных пророков узнать, что это за выскочка, посмевший бросить ему вызов. Они не смогли узнать. Поэтому он созвал своих полководцев и те тоже не знали, но посоветовали начать войну; и так загрохотали боевые барабаны и началась война, и великие воинства двинулись по странам, точно саранча, плодя страдания и стирая города.

В конце концов войска императора разгромили сторонников Утраченного Пророка, и Пророк выбрался из развалин своей столицы в шёлковом паланкине (которым на сей раз не стал пренебрегать) и попросил завоевателей доставить его к императору, их повелителю.

Его провезли через половину мира. Он повидал множество городов, возведённых из сказочных камней и самоцветов, и пересекал более широкие реки и более высокие горы, чем те, о самом существовании которых он вообще знал, со всей своей краденой мудростью.

Среди леса вырезанных из нефрита колоссальных драконов, что занимал лишь малую часть сада в императорском дворце, Фарнацеса, Утраченного Пророка, бесцеремонно вытряхнули из паланкина к ногам (невероятно тучным) восседающего на престоле императора, увидевшего перед собой изнурённого запылённого старика в грязных одеждах, который, шатаясь, поднялся на колени, а потом завалился набок.

Императорские стражи снова подняли прорицателя на ноги и один из них собрался отсечь ему голову, но император остановил стража.

— Ты? — спросил император. — Это ты доставил все эти неприятности?

— Ваше Величество. Это всего лишь дым.

— Что возносится к небесам, как я слышал.

— Так и есть, Ваше Величество. Он возносится к богам.

— Но это же смехотворно, — сказал император. — Боги здесь. Они у меня.

— Тогда я лишь молю позволить мне провести среди них одну-единственную ночь, чтобы познакомиться с ними и услышать их беседу, — лукаво попросил Фарнацес, который, хоть и стал Утраченным Пророком, но не забыл, что также был и хитрейшим из всех воров.

От такого император громко рассмеялся и воскликнул, что, если после того, как его палачи займутся Фарнацесом, от того что-нибудь останется, то он назначит этот огрызок придворным шутом.

— Сперва позвольте мне посетить богов, — настаивал Фарнацес. — Вы обещали.

— Обещал?

Личные императорские философы пришли к заключению, что да, обещал, поскольку смех императора не просто шум, как у других людей, но является подтверждением, содержа невыразимую мудрость и многочисленные законные прецеденты, которые обсуждались и разбирались в письменных трактатах и целых учёных совещаниях, созванных по этому вопросу — тысяча голосов бормотали, будто ветер, обдувающий каменный пик в пустынной ночи; они всё ещё рассуждали, когда император и прочие придворные торжественной процессией удалились, оставив их позади.

Фарнацесу милостиво позволили возвращаться в своём паланкине. Император, чьи священные стопы никогда не касались земли, путешествовал в собственном грандиозном экипаже, его массивная туша колыхалась, когда он тихо похохатывал себе под нос и бормотал: — Это очень, очень забавно. Весьма занятно. Я благодарен за такое развлечение. Весьма забавно. Да, когда его закончат мучить, я буду добр к тому, что останется, потому что это так забавно.

Фарнацесу же было совсем не забавно. Выходило так, как будто все язычки в замке, один за другим, вставали на своё место. Он точно знал, что делал, будто предвидел это, будто действительно был неким пророком. Такая точка зрения когда-нибудь может стать для него забавной, когда он сможет вспомнить это приключение и улыбнуться. Но не сейчас.

С играющими музыкантами, с барабанным боем, императорская свита двигалась через сотню других садов. Фарнацес высунулся посмотреть из своего паланкина — даже он не смог удержаться — и поразился, когда узрел иные сады, где покоились океаны без приливов и отливов, и где отдыхали Солнце и Луна, когда их не было на небе. Он видел, где рождаются и умирают драконы. Он узнал множество других вещей, потрясающих вещей, но это не были истинные тайны богов, поэтому он просто отложил мысли о них подальше, на будущее.

Опустилась ночь. Фарнацес увидел полную луну, восходящую перед грандиозным императорским храмом и, при помощи чего-то, не вполне ощутимого (чего-то, вроде возносящегося дыма), он был доставлен к самому порогу этого храма.

Фарнацесу позволили самому подниматься по почти бесконечным ступеням. Ныне его по общему мнению считали стариком, и довольно дряхлым и это оказался изнурительный подъём. Но он не смел помедлить и не сделал этого.