Виктория Шавина - Дорога в небо
— Честно говоря, — избавляясь от лишних мыслей, продолжил правитель, — я думал, мы встретимся в Умэй.
Эрлих, наконец, посмотрел на него:
— Что вы, — сказал он с комичной серьёзностью. — Умэй неприятный город, куда хуже Онни. Словно катакомбы, оказавшиеся волей Кваниомилаон на поверхности. Я не нашёл там улиц, все переходы ведут через дворы и дома, многие из которых необитаемы, но в иных, нисколько не стесняясь прохожих, живут какие-то дикие люди. Я даже не смог понять, летни ли они, — длинная улыбка вдруг растянула его губы, пронзительно-зелёные, болезненно блестящие глаза почти скрылись под верхними веками. — Все дома как пещеры, лишь слегка, полукруглыми глиняными ульями, выступают из земли. У них нет площадей, но есть дома-котлы, обращённые воронками к небу, в которых кишмя кишат люди. Когда поднимаешься из недр, стоит оглянуться, и увидишь множество лиц, плеч, спин — но не увидишь ног — так их много, подземных людей-насекомых. Когда спускаешься — страшно оставить себя там. Очень легко… — Эрлих моргнул, опомнившись, сосредоточил внимание на сандалях Хина. — Вы понимаете? Мне не хотелось бы наскучить вам и говорить зря.
— Я бы тогда прервал вас, — успокоил его Одезри.
Вполне обычным жестом потомок эльфов потёр ладонью лоб, помассировал глаза и ответил словно во сне:
— Был один слепой учитель в моём краю. Юнцы жалели его. Они уважали его мудрость, иные, казалось бы, преклонялись перед ним. Но рано или поздно случайно обронённое слово, необдуманный поступок — что-нибудь выдавало их. Человека, лишённого того, что есть у большинства и потому считается необходимым атрибутом полноценности, люди воспринимают ущербным. Хотят они того или нет. Ему порою лгали, не задумываясь, оттого, что боялись обидеть. Его дети сомневались в нём из желания уберечь. До него снисходили, желая подбодрить. Не надо, уан Одезри. Зрячие по-своему ущербны.
Хин молчал, пока эхо вновь не принялось бросать от угла к углу тихое сопение и храп двух летней, спавших, вытянувшись на каменных скамьях.
— Хотят или нет, — повторил он невесело. — Я не хотел. И уж тогда не буду изображать заботу о вашем здоровье. Объясните мне, что мы здесь делаем и чего ждём.
Эрлих сел, по-прежнему не открывая глаз, и жестом предложил последовать своему примеру:
— Пóезда, — некрасивое и странное слово он произнёс веско, как исчерпывающий ответ. Угадав намерение союзника, предупредил: — Через час с четвертью вы сами всё увидите. А пока, если позволите, я хотел бы отдохнуть.
Хину казалось, это не он сидел рядом с едва знакомым человеком, спящим и оттого беззащитным, в огромной солнечной зале. Всё так же недоверчиво, подозревая морок, он поднимался по металлической лесенке в бесцветное чудище, как огромная гусеница на ветке, приютившееся над ледяной чертой. Бесцветное — не означало белое, скорее почти невидимое: поезд, если смотреть на него прямо, казался сотворённым из воды.
В брюхе гусеницы, по счастью, на прозрачность претендовало только окно. Его размер летням понравился: крохотное, под самым потолком, настоящая бойница. В коридоре о чём-то болтали, затем хлопнули двери, уходившие в стены, как и старая плита на второй половине крепости, и всё стихло. Эрлих тотчас заснул вновь, Чанакья спать не собирался, но и отлучаться куда-либо также — похоже, он был намерен бдительно охранять покой дяди. В любом случае, летням принадлежали две крохотные комнатки с парой постелей в каждой. Поняв, что сейчас ни о чём расспросить не удастся, Хин жестом попрощался и вышел в коридор.
Дверь в комнатку рядом была приоткрыта. Окно там оказалось намного больше — во всю верхнюю половину стены. Одезри замер и сглотнул, ощутив головокружение: небо почти не менялось, но степь с невозможной скоростью уносилась назад. В то же время он ясно чувствовал, что поезд стоит на месте.
— Вам плохо? — раздался вежливый голос за спиной.
Хин вздрогнул, медленно обернулся, подумав, что вот теперь-то проснётся. Ему улыбался под стать интонациям речи мужчина, и ростом, и даже чертами лица неуловимо напоминавший летней. Но кожа его была намного светлее, почти как у самого уана, волосы — русыми, он заплёл их в длинную косу, глаза — чёрными, как если бы зрачки, расширившись, поглотили радужки. Хин уже видел такие у летней на юге владения, в прошлом подданных уана Каогре, — тех, кто долго курил дурман. Переливчатое зелёное платье с вышивкой синими нитями — вода — и белыми — облака — и надетые под него брюки правителя не удивили: ему встречались чужеземцы в подобных нарядах. Озадачивала лишь чистота чужих одеяний, даже мягких низких туфель — этот человек определённо не ступал на землю Умэй. Тогда откуда здесь взялся?
Весен бархатно рассмеялся и спросил медленнее:
— Сей Ичи-Ду говорит неразборчиво?
— Нет, — Хин, не глядя, махнул рукой на окно. — Это иллюзия?
— Почему? — удивился странный весен, отодвинул дверь и по-хозяйски зашёл в комнатку.
Хин плохо понял, что мог означать такой ответ. Уточнять не стал — бесцеремонное поведение нового знакомца ему не понравилось. Дверь отчего-то не торопилась прошуршать, закрываясь.
— Хотите постоять в коридоре? — донёсся вопрос. — Показать, как проявляются окна?
Хин обернулся, стараясь не смотреть наружу, и мрачно потребовал:
— Что вы ко мне привязались?
Весен не испугался, не одумался — напротив, развеселился, точно уан был цирковым монстром и, получив по загривку плетью, теперь ревел на потеху публике.
— Только с ножом не кидайтесь, — просьба подтвердила догадку. — К слову, Ичи-Ду должен предупредить: на нашей границе вас разоружат.
— Почему?
Весен лишь вежливо улыбнулся, словно предлагая самому подумать.
— Кто вы такой?
— Ваш сопровождающий до Гаэл, — очередная вежливая улыбка, в точности такая же, как все предыдущие.
Хин, наконец, начал понимать, только не знал, как уточнить, чтобы не показаться смешным, а то и дикарём. В конце-концов кивнул на комнатку и спросил расплывчато:
— Значит, вы тоже здесь?
— Да, — вежливая улыбка. — Если хотите, можете выбрать место.
— Зачем?
Дверь на другом конце коридора откатилась. Хин, не желая встретить ещё какого-нибудь весена, переполненного доброжелательностью, шагнул в комнатку и встал к окну боком. Ичи-Ду как ни в чём не бывало продолжил разговор:
— Человек может найти разницу между гнетом на столе и в миске, даже если это будет один и тот же гнет, — глубокомысленно сообщил он. — Здесь же… Кто-то любит сидеть по направлению движения, кто-то — спиной…
— Вы можете чем-нибудь закрыть окно? — перебил его Хин.
Тихо, словно лёгкий дождь, зашелестела одежда, в комнате резко потемнело.
— Искусственное освещение? — предложил заботливый попутчик.
Хин решил не соглашаться на то, чего не понимал. Тем более, что окно исчезло совсем, а вместо него явилась сплошная надёжная стена.
— Как угодно, — легко согласился весен и с долей настойчивости вновь попросил выбрать место.
— Выбирайте сами, — отмахнулся уан и задвинул дверь, оставив узкую щель для света.
Сели, оказавшись друг напротив друга.
— Вызвать стол? — тотчас предложил неутомимый Ичи-Ду.
Хин, нахмурившись, уставился ему в глаза.
— Попытка гипноза? — заинтересовался тот, положил руки на колени и сцепил пальцы в замок.
— Могли бы вы не изображать радушие?
Вежливая улыбка. Ну, конечно же, вежливая улыбка. И неизменные, умные, спокойные глаза.
— Как вам будет угодно, — совершенно тем же тоном, что и прежде, заверил сопровождающий. — Ичи-Ду осмелился проявить настойчивость лишь оттого, что ему казалось, так вам будет проще скоротать время и освоиться. Ведь, Ичи-Ду осмелится предположить, наши жизни и окружающий нас мир Сайены очень различаются.
— Почему только Сайены?
— Ичи-Ду подразумевал предметный мир. Иносказание.
Хин ожидал от встречи чего-то настолько другого, что лишь отвернулся. Весены, которых он знал: Гебье и Данастос — не рассыпались в любезностях, от мага он едва ли за всю жизнь дождался доброго слова. Данастос, вернее, на их манер Дан-Зорё, презирал летней и не трудился это скрывать. Отчего же нынешний попутчик…
«Уловка, — решил Хин. — И хорошая, надо отдать им должное. Ещё как сбивает с толку».
Весен, теперь, когда его попросили молчать и не суетиться, почти не обременял уана своим присутствием. Сидел тихо, не ёрзал, не бормотал, дышал без хрипов. Закрыл глаза — поразительная доверчивость — и что-то беззвучно повторял, едва заметно шевеля губами.
— Как к вам обращаться? — Одезри сам нарушил молчание.
Попутчик сразу же уставился ему в глаза, всем видом выражая готовность к разговору и желание помочь:
— На общем: уважаемый господин Ичи-Ду. Господин сопровождающий — тоже подойдёт. Униле: со-Ичи-Ду-сиэ.
