Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать

– Моя не подслушивать… – гордо выпрямился кочевник, расправил широкие плечи, и окружавшие его соплеменники отступили на шаг, не опуская, тем не менее, разнообразных колюще-режущих предметов.

– …моя подглядывать, – с достоинством закончил мысль начальник патруля.

– Ну, так вот, – слегка сбитый признанием противника с мысли, всё же перехватил инициативу маг. – Кхм. Значит, так. Отойди отсюда подальше, и другим скажи. Ишь, выстроились, как в цирке!

– Твоя чего тут командовать! Двух волшебных слов связать не может, а туда же – командовать! Шаман-ага ненастоящий! – попер на чародея с недобрыми намерениями другой их старый знакомец – Мехмет, но не на робкого напал[73].

– Это я-то ненастоящий?! Это я?!.. Да это ваш клоун старый – самозванец и обманщик! В нем волшебной силы отродясь не было, и быть не может, как воды в решете!.. Фокусник! Шулер! Чудила! – чуть не выскочил весь наружу задетый за живое маг.

Но вовремя опомнился – герой в их отряде был один, и это точно не он – и поспешно втянулся внутрь шатра, как черепаха неизвестной породы.

Так им!

Пусть узнают правду про своего волосатого предводителя!

Это из-за него все их беды!

Очковтиратель!..

Дурила!..

Болтун!..

Ну, что?

Молчат?

Съели?

И торжествующий чародей, отмахнувшись от пытающихся его урезонить друзей, снова откинул полог, отважно высунул голову и мстительно выкрикнул:

– И книжка у него – никакая не волшебная, а азбука детская! "Мои первые буквы" называется! Таких в любой лавке в дюжине двенадцать! Вот!..

Кочевники охнули в один голос, услыхав такое богохульство в адрес их великого, единственного и неповторимого отца нации, всплеснули руками, в ужасе откачнулись…

И бросились на обидчика.

Человеческое цунами накрыло Керима, Агафона, шатер и всех, кто в этом шатре находился, и сомкнулось над ними, как очень разгневанные волны очень глубокого омута…

Чудом не придавленные в давке кочевники отделили своих помятых сородичей от остатков правительственной резиденции и не менее помятых святотатцев, и благоговейно вынесли на белый свет пострадавшего едва ли не больше остальных[74] единственного и неповторимого.

Государственные преступники были снова связаны и брошены на землю.

Овеваемый же свежим ветерком мурза скоро пришел в себя, моргнул, прищурился на подоспевший между делом восход, сел и повернул голову в сторону лежавших в куче пленников.

– Не выйти у ваша ничего, – злобно оскалился он. – Зато у наша выйти. Духи степей за свои дети смотреть, в обиду не дать!

– Что делать с чужаки будем, Бунчук-ага? – почтительно склонился над мурзой Рашид, временно исполняющий обязанности еще не пришедшего в себя Керима.

Мурза окинул начавших шевелиться пленников тяжелым взглядом и твердо выговорил:

– Секир-башка. Другой потом поймать. Этот – не жить.

И отвернулся.

Отцу нации не стоит оскорблять свой возвышенный взор такой низменной процедурой, как казнь.

– Будет исполнить, Бунчук-ага, – кивнул почтительно Рашид и деловито достал из ножен саблю.

Чего тянуть? Стойбище еще разбирать, раненых на волокуши укладывать, шайтан бы этих чужаков забрал…

Хотя, сейчас заберет.

Кочевники расступились перед ним, расчищая лобное место.

Иван приподнял гудящую и звенящую, как колокольня в большой праздник, голову, взглянул на приближающуюся к ним неспешным шагом судьбу и не выдержал – отвернулся.

Как всё глупо…

Как нелепо…

Как неправильно…

Толпа стояла молча, с интересом ожидая предстоящей экзекуции, и перед носом царевича сплошной вамаяссьской стеной простирались коричневые подолы длинных женских платьев из тонко выделанных конских шкур и порыжелые от конских боков сапоги батыров…

Он почувствовал, как тень Рашида упала на него, как кочевник нагнулся над ним, и… снова выпрямился.

Рыже-коричневая стена раздвинулась, вернее, была расколота какой-то непреклонной силой, и в пробитую брешь устремилось что-то черное.

Иванушка вывернул шею, чтобы посмотреть, что происходит – хотя это его уже не должно было волновать – и чуть не подавился своим кляпом.

Ну, знаете ли…

Это даже не смешно.

Как будто одних кочевников им было мало!..

Вот уж, верно говорят: беда не приходит одна…

Полтора десятка верзил в черном и с массивными шестоперами наготове остановились над грудой пленников и пристально оглядели их.

Иван кинул умоляющий взгляд на деда Зимаря, но тот лишь отчаянно хлюпал носом и яростно таращил слезящиеся очи.

Агафон лежал головой в другую сторону, и появление гвардии его дедушки еще только предстояло стать ему сюрпризом…

– Вы – местное население? – холодным безжизненным голосом заговорил один из умрунов с их палачом.

– Да, – несколько удивленно подтвердил Рашид. – Пока тут стойбище – местный населений. Уйдем – будем неместный. В другой мест местный.

– А сейчас – местное? – упорствовал умрун.

– Вот привязал себя, бестолковый, – плюнул батыр. – Местный, местный. И что?

– Мы на вопросы не отвечаем, – ровным голосом проговорил умрун.

– Рашид-батыр, что еще там? – донесся от костра скрипучий ворчливый голос мурзы, удивленного и раздосадованного непредвиденным перерывом.

– Чужак пришел, вопросы спрашивать, Бунчук-ага, – обернулся Рашид.

Мурза поднялся на ноги с помощью двух женщин и заковылял к месту отложенной казни.

– Чего им надо? – недовольно спросил он.

– Не говорить, однако, – пожал плечами Рашид.

– Мы ищем лукоморского царевича Ивана, – распознав в подошедшем старике местного старшего по званию, сообщил ему умрун.

– Кого-кого? – наморщил брови мурза. – Какой такой Ивана?..

И тут же просветлел лицом.

– А-а, Ивана!.. Вот ваша Ивана, – ткнул он тонким кривым пальцем в поверженного царевича. – Сейчас башка рубить будем. Очень нехороший человек, да?

Не говоря ни слова, умрун наклонился, достал из-за голенища сапога нож и одним взмахом разрезал веревки, стягивающие руки лукоморца.

Прежде, чем он успел перейти к ногам, Рашид сделал молниеносное движение рукой и вогнал саблю в грудь наглеца почти по рукоятку.

Сказать, что на умруна это произвело какое-то впечатление, значит было покривить душой.

Не удостоив ошарашенного батыра даже взгляда, он продолжил свое дело – разрезал путы на Ивановых ногах и веревку, удерживающую на месте кляп. Окончив, он взял лукоморца за плечи, подставил на ноги и неумело отряхнул пыль с его одежды.