Павел Буркин - Вернуться из смерти

  Интересно, а рабов "призывать", как говорил Моррест, будут?

  Воспоминание о Морресте привычно резануло сердце. Как-то он там, в чужой стране и чужом, так не похожем на его собственный, мире? Там война - да такая, по сравнению с которой вся борэйнская эпопея покажется детской потасовкой. Если Амори не казнит Морреста, и он сумеет вырваться, ему придётся иметь дело с лучшей армией и лучшим полководцем Сэрхирга. Продержится ли до того времени, когда придёт помощь? Продержатся ли все сколенцы?

  - Тайпти, - как ветер облака, унёс отвлечённые мысли шёпот пирующих. Не то слово, не то имя произносилось с неподдельным уважением. Так говорят о человеке, не унаследовавшем, а завоевавшем авторитет. - Сама Тайпти Янаян...

  "Действительно будет танцевать, - удивлённо подумала Эвинна, оглядывая пиршественный зал. - А я думала, это несовместимо с политикой..."

  И точно! По залу рассыпалась барабанная дробь, послышались переливы флейт, зазвенели струны - укрытый в прикрытом гобеленами закутке оркестр заиграл музыку.

  Эвинна успела заметить, как раскрылась разукрашенная дверь в дальнем конце зала - и в кружении осыпанной блёстками юбки, звеня браслетами, на служащий сценой помост выплыла танцовщица. Вокруг её головы вились распущенные длинные волосы цвета воронова крыла, высокий, выдающий недюжинный ум, лоб охватывала узорчатая золотая диадема. Чуть выше щиколоток, рассыпая по залу мелодичный звон, были намотаны длинные верёвки со вплетёнными в них серебряными бубенцами. Унизанные тонкими браслетами руки мелькали в воздухе, длинные, изящные пальцы плели одной танцовщице ведомый узор. Проснувшееся сознание Артси отметило редкое мастерство танцовщицы: кому, как не уличной плясунье, оценить сложность танца и уровень его исполнения. Политика тоже танец - танец на лезвии меча.

  Движения танцовщицы замедлились и стали женственно-плавными, каждым из них она будто дразнила собравшихся в зале мужчин. Здешнюю речь Эвинна понимала с пятого на десятое, Артси не понимала вообще. Тут говорили либо по-хорадонски, либо по-браггарски с добавлением кенсийских словечек, на худой конец, по-крамски. Наконец, в ходу был и изрядно разбавленный северными говорами сколенский язык, точнее, какой-то малопонятный диалект.

  Но лукавые взгляды, озорная улыбка на полных, ярко накрашенных губах, тоненький перезвон браслетов и ножных колокольцев подсказывали: она исполняет не религиозный гимн и не героическую балладу. Потом девушка села в грациозной, полной изысканности позе, и, изображая всё в лицах, запела:

  Всё это было так давно,  Что уж никто не помнит. Но  Всё было так:  Жил жрец. Он так Богам служил,  Что Им давно досадой был,  Хеги-Простак.  И женщина жила одна:  Красива, молода, стройна,  В глазах, как в омутах, нет дна,  Звалась Ниша.  Жила она в городе том,  И муж был у неё, и дом...  Увы! Всегда томилась в нём  Её душа.  Однажды на базаре том,  Где жили, встретились вдвоём  Жрец и жена.  Она твердит ему: "Беда!  Хочу свободной быть всегда  От дел домашних. Потому  Всегда грустна".  И жрец сказал: "Твоя тоска,  Открою тайну, мне близка.  Мне, как тебе, столь же горька  Доля моя.  Давай же мы поступим так:  Ты будешь - жрец, Хеги-Простак,  Ну, а тобою - я.  И, враз одежды обменяв,  Домой шли, голову подняв,  Каждый к себе.  И, к её мужу прйдя, жрец  Вздохнул от счастья, наконец:  "Теперь тебе  За всё сторицей отвечать,  Богов молитвой ублажать,  Вымаливать всем благодать  Сейчас и впредь".  В восторге полном и Ниша:  "Теперь себе я госпожа,  Меня все будут уважать,  Войду я в храм свой не спеша -  Молитвы петь!"

  Всё это Тайпти Янаян показывала в лицах, искусно изображая и смущение бестолкового жреца, и любопытство выбравшейся за пределы женской половины дома женщины. Дальше началось такое, что зал то и дело оглашали взрывы хохота. И жрец, надевший женское покрывало, и женщина, переодевшаяся в жреца, то и дело попадали в разные забавные ситуации, порой довольно-таки двусмысленные. Ведь от того, что одела жреческий плащ, женщина не выучила священные песнопения и тонкости обрядов. В свою очередь, жрецу пришлось сбрить роскошную бороду, признак жреческого достоинства, но это было только начало. Пришлось близко познакомиться с мытьём гор жирной, грязной посуды, штопкой мужниных штанов и баюканием детей, ходить на рынок, где отбиваться от глазеющих на лже-женщину парней и слушать придирки старух, а ведь есть ещё и супружеский долг... А к "жрецу" с той же самой целью подкатывала жена...

  Одна за другой на сцену выходили помощницы - молоденькие девчонки, что кружились вокруг Тайпти, демонстрируя всем свои соблазнительные округлости. Казалось, их разноцветные, усыпанные блёстками покрывала трепетали птичьими крыльями, или парусами сказочных кораблей. Потеснившая Эвинну Артси увлечённо смотрела представление, только интересовали её не женские прелести, а сам танец. С семи лет выступавшая перед зрителями, она воочию увидела новый уровень мастерства, и впитывала происходящее на сцене, как губка. Пусть Эвинне вряд ли понадобится танцевать, но Артси надеялась, что однажды...

  - Обязательно, подруга, - обнадёжила прежнюю хозяйку нового тела Эвинна. - Когда всё это кончится, мы вместе станцуем для...

  Эвинна поперхнулась. Моррест - не дурак и не трус, он доказал, что умеет воевать. Но вырваться из алкской неволи лишь немногим легче, чем вернуться из мира мёртвых. Да и если вырвется... Как ни крути, война есть война.

  Эвинна помотала головой, чтобы отогнать нехорошие мысли. Мать говорила: если верно ждать воина и не пускать в душу сомнения, что он жив - он вернётся, пройдя сквозь все испытания. И всегда сможет почувствовать, что его не забыли и ждут, ждут вопреки всему. Он вернётся, как на путеводный огонёк, выйдя на тусклый свет плошки жира в родном окне...

  Правда, Моррест ей не муж, а она ему не жена. Но кому важны обряды, когда он создан для неё, а она для него! И она будет его достойна: пока не увидит его трупа, или могилы... Впрочем, даже тогда она не поверит до конца. Потому что сама вернулась и оттуда. Эвинна отогнала непрошенные мысли - и снова взглянула на танцовщицу.

  ...Ну, а горшечнику плевать,  Что слишком уж скрипит кровать,  "Да что случилось с ней опять?!" -  Гадает вновь.  Ждёт жрец ночь новую с тоской:  "Опять ругаться мне с тобой!  Хоть бы напился "дорогой"  До пьяных снов!"  "Жрецу" же люди говорят:  "Уже который день подряд  Не входишь в храм!  Ни людям пользы, ни Богам...  Зачем такой жрец нужен нам?  Позор ему и срам!"

  Пришлось бедняге вновь встречаться с бывшей женой горшечника, которую как раз собиралась бить толпа. В последний момент они успели поменяться, и выпорхнувшие на сцену девушки ("Группа подтанцовки" - будто поясняя Эвинне, подумала Артси) закружились вокруг главных героев. За жрецом тоже мчалась одетая в мужское платье танцовщица... Нет, всё-таки подросток, похоже, в "спектакле" участвовали и мальчики. В самый последний момент жрец успел передать жене горшечника её наряд, ему достались мужские штаны, рубашка, неизменная жреческая шапочка. Сопровождаемые дружным хохотом пирующих, "жена" и "жрец" умчались за дверь. За ними, с гиканьем и свистом, бежали остальные - будто толпа решила хорошенько проучить мошенников.