Евгения Прокопович - Вершина мира. Книга первая

— Ничего не заело, — начал было оправдываться он, и громко чихнул.

— О-о, — протянула я, — это нам совсем не годисса. Ты мне завтра нужен здоровый, а то, как же мы с тобой домой доберемся.

— Кто тебе сказал, что я поеду с тобой завтра? — скривил рожу Сенька, и еще раз чихнул.

— Я думала, что это дело решенное, — удивилась я.

— Я еще жить хочу, — пояснил свою позицию братец, — а домой приеду, батяня мне таких выпишет… — он только рукой махнул.

— Ишь, какие мы нежные, — принялась кривляться я, — как животину контрабандой продавать, так мы могем, а как ответить за это, так задницу в кусты прячем, так что ль выходит?

— Тебе хорошо, — протянул Сенька, — тебя, небось ни твой, ни мой батяня не разу ничем не окрестили.

— Да, мне хорошо, — зло ответила я, — матери своей никогда не знала, батя появлялся за счастье если раз в неделю, когда я еще не спала, а то и по месяцу не виделись. Мне просто замечательно, всю жизнь по полицейским участкам мотаться, кто из мужиков накормит, кто уроки сделать поможет. Ты, когда в первый раз свою шмотку выстирал, а?

— В этом году, — промямлил Сенька пристыжено.

— А я с шести лет и стираю, и убираю, и жрать готовлю. На папаню генеральские погоны-то не сразу упали. Так что сиди и молчи по поводу кому хорошо, а кому плохо. Не моя в том вина, что ты от юбки рехнулся, и дел наворотил. Знаешь, как мой Влад по этому поводу говорит? Сам виноват, сам и ответил. Вот уж кому намного хуже, чем тебе, однако ж, он ни разу еще не прятался. А что меня касаемо, да, меня ни разу никто пальцем не тронул, так у меня слава богам и голова имеется, и я не только в нее кушаю. — Я закончила свою гневную тираду и выбежала из пещеры. Жаль, двери под рукой не оказалось, а то бы стукнула так, что косяк вывалился.

Обидно было, аж слезы из глаз брызнули. Мне хорошо! Да что ты обо мне знаешь, мальчишка! Я спустилась на берег и уселась на тот валун, на котором сидела днем. Захотелось завыть в голос, заголосить по-бабьи, пожаловаться всем на жизнь непутевую, да кто ж поймет? Кто пожалеет? Да и не надо мне вашей жалости, нормально я живу и другого мне не надо, хоть и накатывает иной раз такая тоска, что волком вой.

Нормальная я, осадила я подкатывающую истерику, не инвалид, не юродивая, вот кого надо жалеть и жизнь у меня нормальная. Вот елки-палки, раздраконил старую, уже казалось зажившую, душевную рану. Хотя, какая это рана? Так, царапинка махонькая. Не то что у Влада, вот кому горя хлебнуть довелось, а сколько еще будет, когда узнает кто я на самом деле, он же меня возненавидит. Даже думать об этом страшно. Помимо воли из глаз потекли крупные слезы, не из жалости к себе, как бывало раньше, нет, а от злости. Я сидела на остывающем камне, подставив лицо ветру, пялилась на черную воду с прилипшими к ней такими же черными листьями, слушала, как ветер завывает в верхушках исполинских деревьев, и глотала соленые слезы. В первый раз в жизни, оплакивая не свою, чужую судьбу. Сзади тихо хрустнула ветка, и теплая Сенькина ладонь легла на мое плечо.

— Аньк… ты это… того… не серчай, а? — выдавил он, наконец.

— Оставь меня в покое, уйди, пожалуйста, — тихо попросила я, быстро вытирая слезы.

— Анечка, ма-атушка, — совсем как раньше, в детских играх, протянул Сенька и потерся щекой о мои волосы, — пойду я с тобой, куда скажешь, пойду.

— О, уже матушка, — саркастически откликнулась я, — нечего мне одолжение делать. Ты думаешь мне надо разгребать твои дела? Да вы хоть забейтесь с Сахой, Ваську жалко. Ты здесь месяц сидишь, как крот в норе, а о матери ты подумал, каково ей? Ни весточки от тебя, ничего. Только о своей заднице и заботишься. Даже девке своей и то знать о себе не даешь. А ведь она считает, что ты ее бросил.

— Ань, страшно мне, — признался Сенька, молчаливо признавая правоту моих упреков, — я бы уже давно вернулся. Да страшно и стыдно, как батяне с маманей в глаза смотреть? Помоги мне, пожалуйста, батя при тебе сильно серчать не будет, может и не тронет вовсе. А то как-то стыдно в двадцать с лишним лет, чтоб батя ремнем лупил, как мальчишку несмышленого.

— А ты и есть мальчишка несмышленый, — ласково попеняла его я.

— А ты Вареньку видела?

— Видела. Красивая она у тебя, даст бог, оженишься скоро. Вот только надо учиться закончить.

— Не видать мне Вареньки, как своих ушей, — печально проговорил Сеня, — за нее отец знаешь, сколько калыму требует, целых сто тысяч! Если бы я с батей не поссорился, может он бы и помог мне чем-нибудь, а так дела мои не к черту, — Сенька чихнул и вытер нос рукой.

— Пошли, бедолага, посмотрим, что у тебя в хозяйстве имеется, может натереть тебя чем можно. Да и поесть не мешало.

В хозяйстве у Арсения обнаружилась смола дерева лакса, по своим свойствам сходная с вытяжкой из сосновой смолы, именующейся скипидаром, только сильней раза в три. Сенька перетащил свою кровать поближе к огню и разлегся прямо посередине грота. Я безжалостно натерла его этой смолой, и теперь он хныкал, завернувшись в шкуру, что с него слазит кожа, что я хуже средневекового инквизитора, чем очень мешал мне, и я не могла сосредоточиться на приготовлении ужина. Потом Сенька прослушал голосовое письмо. Я на это время деликатно отлучилась, не желая забивать себе голову чужими любовными бреднями. Когда я вернулась, Сенька вместо того что бы лежать под теплым мехом, метался в одних штанах по пещере, судорожно собирая свои пожитки.

— Тебе что под хвост перцу насыпали? — полюбопытствовала я.

— Аня, — Сеня выглядел совсем несчастным, — вот теперь у меня настоящая беда — отец отсылает Вареньку к дальней родне и хочет там выдать ее замуж. Она улетает шестнадцатого.

— И поэтому ты носишься как ошпаренный, замест того, что должен лежать?

— Ты не понимаешь, она улетает завтра, я должен ее увидеть, нам надо срочно возвращаться!

— Ты собрался бежать к ней вот так, в одних портках? — мои брови взлетели вверх, он остановился посреди пещеры с одним сапогом в руках и моляще посмотрел на меня, — я думаю, что в этом нет особой необходимости.

— Как так? — теперь Сенькины брови взлетели вверх.

— А вот так, сегодня только тринадцатое, ты числа перепутал, у нас с тобой целых три дня, так что залазь в шкуру и давай поужинаем. К тому же я не думаю, что твоей суженной понравится сопливый жених.

Я помешала в котелке, проверяя стушилось ли мясо с корешками и грибами. Не найдя ничего похожего на тарелки я подхватила дымящийся котелок и подтащила его поближе к горюющему Сеньке. Парень потянул носом, сглотнул слюну и даже взял ложку, но есть почему-то не стал.

— Что на этот раз, влюбленный? — со стоном вопросила я.