Юрий Самусь - Полынный мёд. Книга 1. Петля невозможного

Петр Петрович Петров был человеком пожилым и нервическим. Он воевал малость в Великую Отечественную, правда, призван был лишь в конце войны по причине молодости и потому в боях не участвовал и медалей да орденов заслужить не успел. Зато после победы над фашистами, Петя решил связать свою судьбу с армией, но на пенсию вышел всего лишь в чине капитана. Дальше, как водится, школа, где он преподавал юным оболтусам курс начальной военной подготовки, а когда и от этой работы его отстранили по причине полного отсутствия педагогической культуры, Петр Петрович нашел себе теплое местечко коменданта в «пропойском» общежитии благодаря помощи друзей-однополчан, которые, в отличие от отставного капитана, поняли, что карьеру можно и нужно делать, но только не в армии, где все заканчивается обычной офицерской пенсией и хроническим геморроем.

За свою долгую жизнь Петр Петрович так и не обзавелся семьей. Что тому причиной – неведомо. Но скорее всего, дело было во внешности.

Мужчине повышенной волосатости, с лопоухими до невозможности ушами, кривыми с гнильцой зубами, торчащими из-под заячьей губы да еще и носом, свернутым набок до такой степени, что казалось по нему проехался гусеницами тяжелый танк немецко-фашистских оккупантов, найти спутницу жизни не так-то и просто. Кроме того, Петров имел фигуру кряжистую, сутулую, а руки у него были столь длинны, что не нагибаясь, он мог почесать себе коленку.

В общем, завидев Петра Петровича в парадном военном мундире, все мало-мальски знающие отечественную историю, тут же вспоминали бессмертную фразу, сказанную императором Павлом Первым в адрес будущего генерал-фельдмаршала и полного Георгиевского кавалера Иоганна Карла Фридриха Антона Дибича-Забалканского: «Сего безобразного карлу из гвардии немедля уволить за физиогномию, наводящую уныние на всю армию». К счастью для Петра Петровича, во времена неуравновешенного императора служить ему не довелось.

Существует еще, конечно, женская точка зрения на мужскую красоту. В соответствии с ней мужчина должен быть чуточку красивее обезьяны. Но, увы… Право слово, любая из самых отъявленных обезьян победила бы в конкурсе красоты, где ее оппонентом выступал бы Петр Петрович Петров.

Впрочем, бог с ней, с внешностью коменданта. Главное, чтобы с душой был человек. Вот из-за своих душевных качеств и попал Петр Петрович в тот злополучный для многих, вполне счастливых до этого людей, вечер в переплет.

Когда тетя Соня с выпученными глазами ворвалась в общежитские апартаменты Петра Петровича, тот пил чай с вареньицем из широкой наградной пиалы, полученной во время службы в Средней Азии. При виде человеконеподобного лица своей подчиненный, П П П (так его за глаза называли в общежитии) поперхнулся чаем, и, если бы вахтерша вовремя не звезданула своего руководителя кулаком по спине, его участие в дальнейших событиях завершилось бы, не успев начаться.

– Что случилось! – перхая и отплевываясь, заорал Петров. – Фрицы в городе? Или, может быть, началась атомная бомбежка?

– Нет, – пробормотала испуганная тетя Соня. – Кажется, нет. Не слышала.

– Тогда почему врываетесь без стука?! Вы не в казарме, милочка, и надо вести себя соответственно!

– Да я…Да я… – начала заикаться тетя Соня. – Я… Там такое!

– Чего ты квохчешь, как курица, – все больше распалялся экс-капитан. – На гауптвахту захотела? Три наряда вне очереди! Кругом! Шагом арш!

– Но па-аслушайте, – задохнулась от возмущения вахтерша, – я лишь только хатела саабщить, что на вверенной вам территории тварятся безабразия.

П П П снова поперхнулся, но на этот раз благородный напиток совершенно никакого отношения к этому не имел. Просто Петр Петрович и в мыслях не мог допустить, что кто-то в его подразделении посмеет творить безобразие.

– Кто?! – заорал он, с трудом справившись с очередным приступом кашля. – Фамилия?

– Бубенцов.

– Ага! Я так и знал! Этих сиротушек сразу после детдома надо в тюрьму определять. Так нет, цацкаемся с ними, в общество выпускаем, а они и гадят нам на черепушку… Пошли… Выселять будем…

Добравшись до бубенцовской комнаты, Петр Петрович распахнул настежь дверь да так и замер на пороге с открытым ртом, ибо не было там никакой комнаты, а была бескрайняя степь с клубящимся на левом фланге облаком пыли, создаваемом несшимся во весь опор казачьим строем с шашками наголо.

П П П инстинктивно закрыл дверь, да так быстро, что семенившая позади тетя Соня, даже не успела заглянуть в комнату. Затем комендант посмотрел на вахтершу, пожевал губами и снова открыл дверь.

– И-и-и-го-го, – заржала лошадь над самой его головой.

Петр Петрович отпрянул назад, и взмыленная кобыла тут же проскочила в дверной проем и помчалась по коридору, волоча за собой мертвецки пьяного казака, зацепившегося ногой в стремени. На губах казака гуляла блаженная улыбка, к груди он прижимал непочатую бутылку водки, а многочисленные кресты глухо брякали, словно алюминиевые ложки, отмываемые в тазу.

– Боже мой, боже мой, – глядя вслед кобыле, бормотал Петров. – Боже ж мой!

Потом он медленно повернулся к тете Соне, которая застыла на пороге проклятой комнаты, уперши руки в бока да постукивая носком туфли по порожку, и спросил:

– Вы это видели?

– А что тут видеть? – вопросила вахтерша. – Нет их никаго. Смылись.

– Ускакали?

– А как хатите называйте: удрали, унеслись, улепетнули, стреканули, драпанули, смазали пятки, паказали хвост.

– Хвосты, – поправил П П П. – Их было много. Да еще эти… с саблями.

– Сабель я не видала. Старцы были, не атрицаю.

– Гм… Не больно уж они были похожи на старцев. А этот, с ногой в стремени, так вообще вроде совсем молодой. Ладно, пошли. Надо кобылу словить.

– Какую кабылу? – удивилась тетя Соня.

– Вот те раз, – развел руками Петр Петрович. – Да ту, что по коридору ускакала.

Хранительница «пропойского» порядка как-то странно посмотрела на своего шефа и пожала плечами.

– Это вы каго кабылой-та называете? Я ведь не в курсе ваших апределений.

– Вы что, вообще ничего не видели? – наконец догадался отставной капитан. – А ну-ка…

Он отодвинул рукой тетю Соню и снова заглянул в комнату.

Протяжно гудя, на него несся бронепоезд, грохоча на стыках и выбрасывая в грозовое небо белесые клубы дыма. На бронепоезде были начертаны жуткие в своей нелепости слова: «Смерть мировому капиталу и его наймиту капитану Петрову!»

– Берегись! – заорал Петр Петрович и, ухватив за руку тетю Соню, плюхнулся на пол.

Но так как тетя Соня попыталась вывернуться при падении, получилось, что Петров в аккурат оказался верхом на ней. В этот момент в коридор вошла представительная комиссия, состоящая из членов городской администрации, ГорОНО и профсоюза завода «Припой». Каким ветром задуло ее сюда в столь неурочное время – это навеки останется полнейшей загадкой. Но как бы то ни было, в самый пикантный момент этой истории комиссия оказалась в нужном месте. Казалось бы, здесь и пришел конец карьеры Петра Петровича в качестве коменданта. Но не тут-то было. Мгновенно сообразив, что ему светит в случае, если комиссия превратно истолкует сию его невыгодную позу (впрочем, как она еще могла ее истолковать?), Петров громко, даже брызгая нарочно слюной, заорал: